Если ты меня простишь - страница 26

Я набрала в легкие больше воздуха, выдохнула и отвернулась к стене. Дмитрий Семенович потрепал меня за плечо и поднялся с кровати.

Все будет хорошо, мы стараемся, как можем, - сказал он.

Когда меня отпустят отсюда? – спросила я приглушенным голосом.

Сразу, как только твое самочувствие будет удовлетворительным, - ответил доктор и вышел.

В палате воцарилась немая тишина. Худощавая соседка по палате достала книгу и стала молча смотреть  в нее, не перелистнув ни страницы, а толстуха спешно вышла из палаты в поисках ванной комнаты. Все вели себя деликатно, не задавая глупых вопросов, и не лезли мне в душу. Я впервые заплакала, молча, не издавая лишних звуков и уткнувшись в подушку. Я не могу объяснить почему, но мне стало жаль мальчика. Моего сына. Все могло сложиться вполне хорошо, я доносила бы его до срока, благополучно родила и оставила бы в роддоме. Без зазрения совести. Я знала бы, что с ним все в порядке, что его усыновит  хорошая советская семья, с правильными моральными устоями, где есть мама и папа, и они любят друг друга. А еще они хотят этого ребенка, в отличие от меня. Я скребла ногтями и так облезлую штукатурку и чувствовала себя во всем виноватой. Что будет с мальчиком? Выживет ли он? Будет ли здоров?

Всю ночь я практически не спала, изводила себя страшными мыслями. Как только я погружалась в сон, то видела лицо мальчика, слышала его плач, долгий и протяжный. Я мигом просыпалась и смотрела в темноту. Где-то там, лежит крошечный человек, который не виноват ни в чем, что с ним происходит. Я решительно поднялась с кровати, стараясь не будить спящих в палате рожениц, и направилась в коридор. Швы уже почти не болели, вернее, я не думала о них. В моем сердце зарождалась тревога и переживания за мальчика.

Я прошла мимо поста медсестры и направилась прямиком в реанимацию. Я надеялась, что все дежурные врачи мирно спят, но нет. Навстречу мне шел Дмитрий Леонидович. Его сутулую походку я узнала сразу. При виде меня он взбодрился.

Зоя, вижу, Вы себя чувствуете лучше, - сказал он.

Спасибо, да. Я хотела узнать, могла бы я...

Посмотреть на мальчика? Думаю, для Вас я могу сделать небольшое исключение, - сказал он спокойным теплым голосом. – Только это будет нашей маленькой тайной.

Взяв меня под руку, он повел меня вглубь коридора, монотонным голосом рассказывая о том, что у них лучший роддом в городе, где сделают все возможное, чтобы мальчик выжил.

Мне говорили, ты хочешь оставить его? – спросил Дмитрий Леонидович.

Наверное. Не знаю, - вздохнула я. – Все слишком сложно, я не до конца уверена, справлюсь ли я.

Давай сделаем так – ты войдешь в реанимацию и сама все почувствуешь. Внутренние ощущения тебе подскажут, как правильно подступить.

Я согласно кивнула, и мы вошли в отделение реанимации. Медсестра на посту дремала за своим рабочим столом, но едва она услышала шум, то тут же оторвала голову и посмотрела на нас сонным взглядом. Реанимация была за большим окном в пол. Оттуда было видно несколько кувезов, утыканных трубочками.

Вы что-то хотели, Дмитрий Леонидович? – спросила медсестра, зевая.

Хотел показать прекрасной девушке Зое ее ребенка, - уточнил детский врач.

Но... ей нельзя туда, - сказала медсестра испуганно, кивая в сторону кувезов.

Я знаю. Мы посмотрим на него глядя в окно.

Доктор взял меня под руку и подвел к окну. Я внимательно смотрела вглубь комнаты. В кувезах лежали всего два малыша. Один у окна, второй ближе к нам, у стены.

Твой, тот, что ближе к тебе, - шепнул Дмитрий Леонидович.

Я коснулась руками стекла и подошла максимально близко, вглядываясь в его черты лица. Мальчик был совсем маленьким, с трубочками в носу, упакованный в белоснежную пеленку. Я видела его черные волосики и думала, что он все же похож на меня больше, чем на Бориса. Борис не заслуживает того, чтобы наш ребенок был хоть чуточку его. Я затаила дыхание, наблюдая, как крохотный человек дышит, вздымая вверх свое хрупкое тельце.

«Он необыкновенный», - подумала я и закрыла глаза, чтобы не расплакаться.

Зоя, Вы думали, как назовете ребенка? – спросил доктор.

Нет, честно говоря, не думала, - сказала я. – Скорее всего, я назвала бы его Александром. Если это возможно...

Конечно, даже если Вы откажетесь от него, мы обязательно запишем его под этим именем.

Спасибо, - ответила я. – Скажите, у него есть шансы?

У каждого есть шанс. И у Вашего сына тоже. Я не всемогущ, Зоя, но мы круглосуточно наблюдаем за детьми и делаем все возможное, чтобы они жили.

Когда я брела по коридору в одиночестве, то больше не скрывала своих слез. Они градом катились по моему лицу. Я представляла, как уеду из роддома на папиной Волге, как вернусь в Москву, а он так и останется здесь в одиночестве. Что-то надломилось во мне тогда, что-то навсегда превратило меня в другую Зою, более чуткую и женственную. Мне никогда не вернуть прошлое, но в моих силах прямо сейчас все исправить.

Следующим утром в окно постучала мама. Она улыбнулась мне и помахала рукой. Так как мы были на первом этаже, я даже могла слышать, что она говорит мне.

Как ты? – крикнула она.

Нормально, - ответила я и чуть тише сказала то, что давно хотела. – Я хочу забрать его...

Что? Зоя, что ты сказала, я не слышу?

Я говорю, что хотела бы забрать ЕГО! Моего сына, - громко выкрикнула я в холодное стекло.

В палате воцарилась тишина. Роженицы утихли и вжали головы в плечи, делая вид, что не понимают о чем я. На мамином лице читался ужас и растерянность. Теперь я поняла, что она четко расслышала мои слова. Февральский леденящий ветер трепал ее русые волосы, которые торчали из-под вязаной коричневой шапки. Ее ресницы покрылись инеем, а щеки стали пунцовыми от холода. Она выдыхала изо рта теплый воздух, согревая свои руки.