Если ты меня простишь - страница 53
Он достал следующее портретное фото, больше размером и протянул в руки Зои Степановны. Она, улыбаясь, изучала фотографию. Я села рядом и с интересом наблюдала за их теплым общением.
Это мама и отец... Я хотел сказать это те люди, которые усыновили меня, - спохватился папа.
Постой, - встрепенулась Зоя Степановна. – Но это же... Не может быть! Это же Дарья и ее муж Иван. Кухарка Дарья, которая работала у нас на подмосковной даче. А Иван это наш разнорабочий, он чинил все по дому, высаживал огород и занимался садовыми делами... Этого просто не может быть! Взгляни-ка, Ира!
Зоя Степановна просто задыхалась от волнения. Она говорила торопливо и сбивалась в рассказе. Я взяла черно-белое фото и внимательно изучила его. Я видела его сотню раз, в старом пыльном альбоме Ба. Фото размером 15-21, с ровными белыми краями. На фотографии стоял босоногий мальчуган, мой отец, которому было всего два года. Рядом на корточках возле малыша сидели его приемные родители – Ба и Дед. Ба тут совсем молодая – с короткими остриженными волосами, завитыми на мелкие бигуди, в симпатичном белом платьице в горох и ласковой улыбкой. Рядом с Ба наш суровый Дед – с лукавыми черными глазами, в кепке набекрень и с папиросой в зубах. Он курил до самой смерти, не желая разлучаться с пагубной привычкой, даже когда серьезно заболел.
Не верю своим глазам, Ира, - прошептала Зоя Степановна. – Значит, на самом деле Сашу усыновила Дарья и Иван. Как такое вообще возможно?
Отец показал еще несколько фотокарточек, и в каждом снимке Зоя Степановна видела Дарью и Ивана, убеждаясь в своих выводах еще больше.
Это точно она! Ну она же! Только волосы свои длинные остригла по плечи...
Отец сел на диван, сложил в папку показанные фотографии и откашлялся. В палату как раз забежала медсестра и быстренько переставила новое лекарство, включив систему. Едва она вышла, отец заговорил:
Признаюсь честно, когда Ваш детектив появился у меня на пороге, я почти не стал его слушать. Не потому что не верил, а оттого, что в тот момент как раз похоронил жену и не мог оправиться от шока. Плохие известия нависали надо мной большим снежным комом, готовым вот-вот скатиться с горы прямо на меня и раздавить как мелкую букашку. Я выставил детектива за порог, не считая нужным копаться в правде. Я был в дикой депрессии, и думать забыл обо всем сказанном.
Моя мать и отец положили всю свою жизнь на то, чтобы воспитать меня, поставить на ноги и сделать человеком. Я безумно благодарен им за это. Точно так же я благодарен Вам за то, что подарили мне эту самую жизнь. И я абсолютно ни в чем не виню Вас, правда!
Когда мне позвонила Ира и попросила приехать, я долго думал, стоит ли ворошить прошлое? За советом я отправился к своей старенькой маме. Она до сих пор жива, хотя плохо ходит и почти не слышит. Но она вполне здраво и логично рассуждает. Она интуитивно почувствовала мое подвешенное состояние и спросила в чем дело? Я сказал как есть, хотя очень переживал, как она в своем возрасте воспримет такую новость? Не станет ли для нее это огромным ударом? Она лишь слабо улыбнулась и сказала: «Она все-таки тебя нашла...»
Мама, ты знала Зою Степановну? – удивился я еще больше.
Знала, - кивнула она, глядя куда-то вдаль. – Очень хорошо знала.
В 30-е годы в Советском Союзе больше половины воспитанников интернатов составляли дети «врагов народа». Родителей отправляли на расстрел или в ссылку, а детей в детский дом. Там оказались и мы с твоим отцом Иваном. Моя мама часто бегала в соседнее село в церковь, до последнего надеясь, что Бог спасет нас от голода. Ее поймали и забрали, влепив всем известную статью. Мне было тогда десять, а брату три. Я несколько дней пыталась протянуть без помощи взрослых, выпрашивала еду у соседей и прохожих, но когда просить стало нечего, я была вынуждена обратиться к старшим и просить о помощи. Нас с братом тут же определили в детский дом. Правда, брат оказался на другом конце страны и больше мы не виделись.
Мы познакомились в детском доме с Ваней. Оба остались круглыми сиротами, без родителей и помощи. Как два серых мышонка, мы забивались на своих кроватях и ни с кем не разговаривали. Постепенно, приходилось учиться привыкать к окружающей среде. Мы сблизились с Иваном, стали общаться и дружить. В интернате с нас посмеивались, называли женихом и невестой, хотя в будущем так оно и стало. Окончив интернат, мы устроились работать на завод в одну из подмосковных деревень. Платили редко, мало, мы часто голодали и недоедали.
В один прекрасный день меня вызвал к себе в кабинет сам директор и сказал, что в поселок, который находился поблизости, требуются кухарка и разнорабочий. Так как у меня одной было образование повара, среди всех работниц, на меня и обратил внимание директор. Сказал, что одному крупному московскому чиновнику на подмосковную дачу требуются люди. Мы с Иваном не думая согласились перейти работать в дом зажиточных людей.
Когда я переступила порог дачи, то чуть не онемела от восторга! После полуразвалившейся общаги я увидела прекрасный двухэтажный дом, с очаровательным садом, большой территорией и огромной беседкой для посиделок. Внутри было еще лучше – чистые новенькие мебели, аккуратные светлые комнаты. Даже для нас с Иваном была оборудована красивая комната с большой двуспальной кроватью. Я полюбила тот дом с самого первого взгляда. Когда приехал хозяин Степан – я робела как школьница и переживала, что меня не возьмут на работу, но Степану мы понравились. Условия были проще некуда – с июня по август хозяева проводят на даче. В это время мы готовим, убираем, сажаем огород, консервируем, ремонтируем и делаем так, чтобы жизнь Степана и его семьи была комфортной. В остальное же время мы живем в доме и приглядываем за ним. Это были лучшие условия, которые я только могла себе представить.
