Мое имя Офелия - страница 47
Я шла медленно, без определенной цели. Я заметила, что Элнора идет с трудом, она тяжело опиралась на Кристиану, которая умоляла ее вернуться в замок. Я уже много дней не втирала мазь в ее суставы, и почувствовала укол вины. Вспомнив, как Кристиану ужаснул мой вид, я подумала, что облик сумасшедшей может оказать мне хорошую услугу. Поэтому я то и дело принималась танцевать, разговаривала сама с собой и смеялась без причины. Я делала вид, будто не вижу, что они за мной наблюдают. Я надеялась, что они подумают, будто я от горя помешалась.
Через некоторое время я заметила, что иду уже без спутниц. Почувствовав укол страха из-за того, что осталась одна, я поспешно вернулась в замок по главной дороге, где было много людей. Низкое вечернее солнце жгло меня своими лучами. Я умирала от жажды, как увядшие цветы в моей корзинке. Мои ступни покрылись синяками и многочисленными кровоточащими порезами. Сухая трава в полях расцарапала мои ноги. Эта боль доставляла мне извращенное удовольствие, так как она отвлекала меня от моих несчастий.
Но в ту ночь я позволила Элноре втереть сок фиалок и анютиных глазок в мои воспаленные раны, чтобы унять боль. Я безвольно лежала и наслаждалась прикосновением ее пальцев, позволяла заботиться о себе. Элнора суетилась надо мной, приговаривая:
– Офелия, я боюсь, что у тебя перегрелся мозг, а испарения сделали тебя больной. Ты меня узнаешь?
– Узнаю; вы – дорогое создание, похожее на мать. Но я не узнаю себя.
На следующий день я приготовилась снова выйти из замка. Я хотела, чтобы меня видели, хотела определить границы своей тюрьмы. Более того, я не чувствовала себя в безопасности в своей комнате в Эльсиноре, в полном одиночестве.
– Мы должны опять идти за ней? – услышала я жалобный голос Кристианы, она задала этот вопрос Элноре.
– Нет, бедняжка не представляет опасности для себя и других. И я боюсь, мои ноги сегодня не будут меня держать. Пусть идет. Возможно, природа поможет вылечить ее горе, – печально ответила Элнора.
По настоянию Элноры я надела шапочку, чтобы голову не напекло солнце, и прикрыла плечи большим платком. Я также надела туфли, чтобы защитить израненные ступни. Я не сошла с ума, потому что у меня хватало здравого смысла позаботиться о себе. Я носила в корзинке хлеб. Избегая пустынных тропинок, я собирала ягоды и потихоньку их ела, чтобы желудок не взбунтовался. Моя одежда цеплялась за колючие кусты, а мои ноги поднимали пыль, которая оседала на мне и с каждым вдохом сушила мне горло. В моей голове проплывали меланхоличные мысли. «Что такое мужчина? Всего лишь пыль. Что такое женщина? Всего лишь глиняный сосуд, который легко разбить».
Во второй половине дня я бродила по оживленному внешнему двору замка. Там я обнаружила, что могу быть на виду у всех, но оставаться невидимой. Я лениво подметала землю пучком тростника. Плела венки из душистых левкоев и увядающих диких роз и украшала себя ими. Мурлыкала песенки и бормотала что-то себе под нос, или делала вид, будто плачу. Я считала, что так ведет себя простая женщина, погруженная в свое горе. Я никогда не видела таких людей, потому что прежде, то ли из стыда, то ли от страха, не обращала внимания на безумцев и бедняков, живших среди нас. И на меня тоже никто не смотрел. Люди, идущие мимо, старались пройти как можно дальше от меня. Они бросали на меня быстрые и жалостливые взгляды, но никто со мной не заговаривал. Некоторые мальчишки швыряли в меня гнилые яблоки. Яблоки разбивались о камни и издавали запах сидра.
Потом я увидела, как Клавдий вышел во двор вместе с некоторыми из своих советников и стражников. Я замерла в страхе, подобно самке оленя, учуявшей запах собак. Клавдий огляделся вокруг, подозрительно хмурясь, будто искал притаившегося убийцу. Я не смела даже поднять руку, чтобы надвинуть на лоб шапочку. Клавдий прошел так близко от меня, что я могла бы запустить ему в голову корзинку, но он не обратил на меня никакого внимания. У меня голова закружилась от облегчения, я почувствовала себя невидимкой. Я смело окликала стариков, похожих на моего отца, но они поспешно уходили от меня, крестясь на бегу, будто защищаясь от дурного глаза. Я чувствовала слабость, у меня кружилась голова, но есть мне не хотелось.
Все молодые люди в модных камзолах и красивых рейтузах казались мне похожими на Гамлета. Они важно вышагивали, на ходу кланяясь дамам, и я вспомнила песню о неискренней любви:
Молодец всего добьется,Если случай подвернется,То, клянусь, его вина.– Повалив меня в пшеницу,Обещал на мне жениться, –Говорит она.
Я поймала себя на том, что громко распеваю эту песенку, которая жужжала в моей голове, как попавшая в ловушку муха. Но на меня никто не обратил внимания. Но мелодия не исчезала, даже когда я попыталась взмахом руки отделаться от нее. Не сошла ли я с ума? Если да, как я смогла так ясно помнить слова? Я изменила голос и спела ответ мужчины:
Если б не пришла ко мне в кровать,Я мог бы слово сдержать.
Я почувствовала, что плачу настоящими слезами, а не притворными. Сожаление и раскаяние кипели во мне. Зачем я поверила Гамлету, его лживым обещаниям любви? Я была глупой девушкой, так говорил мой отец. Я вспомнила, как он однажды сказал: «Только глупец женится на девушке, которая легко согласилась лечь с ним в постель».
– Ты ошибался, отец. Гамлет на мне женился… Значит, он был глупцом… Я покажу тебе глупца!
Я поймала себя на том, что произнесла эти слова вслух, и какой-то мужчина остановился и прислушался к ним. Он был в плаще и держал узелок, как путешественник. Это был Горацио. Я поняла по выражению удивления и отчаяния на его лице, что он узнал меня. Он двинулся ко мне, но в этот момент большая группа людей прошла между нами. Среди них была Гертруда в сопровождении пожилого джентльмена и молодой дамы, которую я не знала. Меня сразу же разозлило то, что Гертруда благоденствует, тогда как я брошена и несчастна! Мне захотелось обвинить ее.
