Мое имя Офелия - страница 75

– И если дорогой Бог может простить меня за все те разы, когда я желала смерти моему мужу, – говорит Анжелина, перекрестившись, – он, конечно, простил бедной Агнессе ее грех.

Изабель смотрит на мои дрожащие руки и понимает, что я могу порезаться, она отбирает у меня кролика и нож. Пятью быстрыми ударами она рубит его на куски и бросает их в кипящий бульон.

– Но нашему Спасителю гораздо более угодна невеста, печать девственности которой не сломал мужчина, – упорствует Маргерита. – Разве не так? – Она повышает голос, но голос ее звучит неуверенно.

– Ты забываешь, Маргерита, что большинство женщин производят на свет детей. Тебя и меня родили женщины, – мягко говорит Изабель. – В самом деле, что стало бы с человечеством, если бы все юные девушки вступили бы в наши ряды?

– Перестали бы рождаться новые девственницы! – отвечает ей Анжелина и от души хохочет.

Изабель с улыбкой разводит руками, в знак согласия. Побежденная Маргерита поджимает губы и умолкает.

Тут я понимаю, что люблю Изабель, мою защитницу. Она – моя верная подруга, как Горацио был другом Гамлета. Как я могу продолжать обманывать ее, когда она так преданно меня поддерживает? Я признаюсь ей сейчас же и попрошу совета насчет того, как лучше открыть тайну матери Эрментруде, чтобы Маргерита первой не разоблачила меня.

В ту же ночь я иду искать Изабель и нахожу стоящей на коленях в ее келье, она молится перед простой иконой. Я отказываюсь от своего намерения и собираюсь уйти.

– Офелия, вернись. Я прерву свои молитвы. Видишь, я уже положила молитвенник. Теперь скажи мне, что тебя тревожит?

Без всякого предисловия из меня потоком льются слова.

– Изабель, подруга, я знаю, что могу доверять тебе, как никогда еще никому не доверяла. – Я опускаюсь на колени рядом с ней, а она садится на пятки в изумлении. – Теперь выслушай меня, потому что я больше не могу держать в тайне мою историю. – Я хватаю Изабель за руку, и она широко раскрывает глаза в предвкушении. – Я любила мужчину, который был под запретом для меня. Я наслаждалась его ласками, потом тайно обвенчалась с ним. Он отверг меня, а теперь он мертв. Все мои родные умерли. – Мой голос на этих словах сорвался, но я продолжала: – У меня нет родного дома, я навеки стала чужой для всех. Хоть я и не монахиня, как ты, я так же умерла для мира, когда приехала сюда.

Поведав свою давно хранимую тайну, я испытываю огромное облегчение, словно я сбросила с плеч тяжелую накидку в летнюю жару.

– Нет позора в том, чтобы быть вдовой, – говорит Изабель. – Почему ты скрывала то, что у тебя был муж?

– Потому что я не могу назвать его имя, поэтому все бы сочли меня лгуньей, пытающейся скрыть свой позор, – объясняю я. – Но моя история еще сложнее. Я играла роль в такой драме, в которую поверили бы только на сцене, в трагедии, закончившейся смертью королей и принцев.

– Я кое-что знаю об этом, – медленно произнесла Изабель.

У меня вырывается возглас удивления.

– Каким образом?

– Я прочла письмо, которое ты получила от мужчины по имена Горацио, после того, как ты упала без чувств и выронила его, – признается она. – Я понимала, что ты хочешь скрыться под чужим именем, и чтобы помочь тебе остаться неизвестной, я его спрятала.

Эта новость одновременно потрясла меня и принесла облегчение. Я смотрю, как Изабель подходит к своей койке, сует руку глубоко в матрас и достает письмо Горацио. Она отдает его мне, и глядя ей в глаза, я понимаю, что моя тайна похоронена глубоко в памяти Изабель, и что она никому о ней не рассказывала.

– Значит, ты знаешь, как я пострадала от любви, и что для меня все потеряно. – Я до сих пор не смею произнести имя Гамлета, хотя Изабель должна знать о нем.

– Да. Принимая во внимание твое ужасное горе, я также унесла твой кинжал, я боялась, что ты можешь нанести им себе рану. – Она пожимает плечами и слабо улыбается. – Не знала, куда его положить, поэтому закопала его на кладбище. Ты меня простишь?

– Мне не надо тебя прощать, потому что ты – ангел, – отвечаю я. – Но теперь я должна тебе рассказать, как я была наказана за свою опрометчивую любовь.

Изабель заставляет меня замолчать и обнимает меня. У меня слезы льются из глаз, потому что я так близко ни к кому не прикасалась с тех пор, как попрощалась с Гертрудой. Я не хочу отпускать Изабель. Но вскоре она отстраняется, и ее рука мимоходом гладит маленький, твердый холмик моего живота. Наши взгляды встречаются, и я вижу в ее глазах полное понимание.

– Это не наказание, Офелия, а благословение, – говорит она, снова дотрагиваясь до моего живота. Ее глаза сияют от радости.

– Да, мне предстоит родить ребенка! – кричу я. – Признаюсь, он был зачат в радости, и мне страшно подумать, что он родится для горестей! – Я думаю о несчастной судьбе Агнессы, о плохом отношении ко мне Маргериты, но я уверена в справедливости матери Эрментруды. Что станет со мной теперь, когда моя долго хранимая тайна вышла из мрака на яркий дневной свет?

Глава 44

Под белым покрывалом зимы крошечные подснежники разворачивают свои стойкие зеленые листочки. На тех участках, где снег растаял, они уже тянут к солнцу цветы-колокольчики. Вскоре острые стрелки игривых нарциссов пробьются сквозь замерзшую землю. На Пасху желтые трубы их цветков с волнистыми краями провозгласят ежегодную победу весны над зимой.

Закутавшись в плащ отца, и согреваясь изнутри теплом младенца, я не чувствую холода. Несмотря на тяжелый живот, шаги мои легки, меня поддерживает новая надежда. Теперь все монахини знают мою тайну. Они проголосовали на общем собрании и решили, что я могу остаться у них. Теперь нет причины прятать свою неуклюжую фигуру.