Давай никому не скажем - страница 115
— Я так и думал! — радостно хлопнул в ладоши Горшок, и обернулся, протянув руку: — Понкратова, фломик чёрный дай. Реще ты.
— Горшков! Сейчас же сядь на своё место! — уже менее уверенно произнесла Яна.
Ноль эмоций.
Забрав из рук Дашки фломастер, Стас снял колпачок и наклонился совсем низко к моему лицу.
— Думаешь, такой крутой, да? Начистил мне морду при всех, показал, кто дома папа? Опозорил, и думал, что всё с рук сойдёт? — прошептал так тихо, чтобы услышать мог только я. — Извини, брат, спор есть спор. И если честно, я рад, что ты обоср*лся.
Улыбаясь, с нажимом тщательно вывел на моём лбу кривые буквы и, закрыв фломастер, кинул его обратно Понкратовой.
Я сидел не шевелясь, и не отводя взгляд от Яны, которая словно застыла. Увидев, что за слово написал Горшков, она округлила глаза, дотронувшись кончиками пальцев до губ.
Девчонки тихо ахнули, пацаны явно охренели, не в состоянии поверить своим глазам. И все молчали. Стояла гробовая тишина. Даже Круглов заткнулся, глупо мигая.
— А сейчас Набиев нам всем кое-что скажет! Твой выход, — проговорил Горшок уже тише, и подмигнул. После чего, с видом победителя, вальяжно прошёл на своё место.
— Я трепло, — произнёс ровно, абсолютно не переживая, что обо мне подумает кучка тупых разгильдяев.
Ещё месяц назад подобное стало бы настоящим крахом, но сейчас всё это не имело никакого значения.
— Громче говори, чё ты шепчешь! — выкрикнул Стас.
— Иди на х*р, — повесив рюкзак на плечо, молча вышел из класса.
Двадцать восемь пар глаз, не нарушая звенящей тишины, недоумённо уставились мне в спину.
Глава 61 Яна
Что это было? Зачем Горшков написал "Трепло" на лбу Яна? Что происходит?
Когда он поднялся и молча покинул кабинет, придя в себя выбежала следом.
— Набиев! Ян!!
Коридор был абсолютно пуст, тишину нарушали лишь голоса учителей из приоткрытых дверей, и торопливый топот ног на лестнице.
Не долго думая, бросилась следом вниз по ступенькам.
Спустившись на первый этаж, увидела его стремительно направляющуюся к выходу фигуру.
— Набиев! Да стой же ты! — он замедлил шаг, и обернулся. На лбу, вместо букв, чернело размазанное пятно, но контуры обидного слова всё равно проступали на коже. — Что произошло? Зачем Горшков написал… это.
— Да так, детская забава, — он вымученно улыбнулся, и взглянул на свою испачканную ладонь.
В нём словно что-то изменилось. Взгляд стал каким-то другим.
— У тебя всё в порядке? Пожалуйста, если ты хочешь мне что-то сказать — говори. Обещаю, что если ты… если… — вздохнула, и посмотрела по сторонам, убеждаясь, что в коридоре никого. — В общем, если ты понял, что всё то… что произошло вчера между нами в было ошибкой, то я приму это, и моё отношение к тебе не изменится.
— Да всё в порядке, говорю же… — отвёл глаза.
Сердце болезненно сжалось. Он врёт.
— Хорошо. Я поняла. Мне пора на урок… — развернулась, и решительно пошла обратно. Не реветь! Не вздумай реветь!
— Почему ты уехала из Москвы?
— Что? — его вопрос — словно гром среди ясного неба — заставил остановиться.
— Почему ты вернулась обратно? Я хочу знать правду, — он взял меня за предплечье и повернул к себе. Потемневшие глаза смотрели пристально, будто проникая в саму душу.
Он уже знает правду.
— Здесь… здесь неудобно говорить… Может, давай потом?
— Идём, — не отпуская руки, он вывел меня на улицу и, зайдя за здание школы, завёл в густые заросли пожелтевшего кустарника.
Пронизывающий ветер кружил опавшую листву, поднимал полы пиджака, заставляя дрожать от холода. Ян снял свою куртку и накинул мне на плечи, оставшись в тонком тёмно-синем балахоне.
— Здесь нас никто не услышит.
— Откуда ты узнал про Москву?
— Ну какая разница? — он снова грустно улыбнулся, и убрал с моего лица растрёпанные ветром волосы. — Только пожалуйста, говори правду.
— Хорошо, мне нечего скрывать. Я не знаю, что тебе известно, но уверена, что этот «кто-то» явно не мой доброжелатель. Я уехала из Москвы, потому что у меня не было выбора. Если бы я осталась, то могла угодить за решётку…
— Что? — он нахмурился, явно не ожидая услышать что-то подобное.
— Эта ситуация… я до сих пор себя за неё корю, — вздохнула, подбирая слова. Как же трудно обнажать душу. — Когда я жила в Москве, то помимо учёбы подрабатывала репетитором английского в обеспеченных семьях. Преподавала язык маленьким детям, зачастую дошкольного возраста. Юлия Львовна наняла меня для своей средней дочери, мы отлично поладили и с девочкой, и с ней самой. Узнав, что мне некуда податься после университета, Юлия Львовна пообещала поговорить со своим мужем — директором элитной частной школы. Андрей Дмитриевич с радостью принял меня на должность, и несколько месяцев всё было просто прекрасно. Я работала в школе и в свободное время продолжала преподавать детям, включая дочь Заболоцких. Но потом… Андрей Дмитриевич начал уделять мне недвусмысленные знаки внимания, — Ян нахмурился, опустив глаза. — Нет, нет, не подумай, он не домогался меня, не лапал, ничего такого! Просто предлагал подвезти до дома, приглашал в свой кабинет выпить вместе чаю, приносил цветы, якобы за хорошую успеваемость учеников. Мне было очень неудобно, я понимала, к чему он клонит, но оборвать его резко не могла, потому что боялась вылететь с работы…
Ян внимательно меня слушал, но взгляда старательно избегал: накинув на голову капюшон толстовки, вытряхнул из пачки сигарету. Вставив фильтр в зубы, щёлкнул зажигалкой и, прикрыв огонёк ладонью, глубоко затянулся.
