Скажи, что будешь помнить - страница 101
Но обо мне все забыли. Впереди на сцене папа и рядом, но чуть сзади, мама в темно-синем платье. Я расположилась на задней линии, и все, конечно, полагают, что моя задача – поддержать их, но они ошибаются. Цель моего присутствия – проследить за тем, чтобы отец выполнил свою часть сделки. Средства – шантаж и принудительное убеждение. Дело не в том, как это назвать, а в том, чтобы очистить имя Дрикса.
Отец выступает сильно и уверенно. Особенно пылким он становится, когда рассказывает, как, получив новые свидетельства невиновности Дрикса, решил посвятить себя полной его реабилитации.
Вот только события разворачивались слишком быстро, и истинный преступник узнал, что Дрикс вот-вот докажет свою непричастность к ограблению. И тогда отцу пришлось задействовать полицию. Благодаря этому решению Дрикс и был спасен. Меня тошнит от его слов. Как можно так беззастенчиво извращать правду?
С другой стороны, что такое правда? Правда, которой гордится отец? Правда, замешанная на страхе? Может ли эта правда защитить программу, которая и спасла Дрикса? Нет, скорее это сделает трусость, которая имеет в мире гораздо больший спрос.
Отец продолжает выступать, а настроение в зале постепенно меняется. Как будто заводится пружина. Как будто в воду, полную акул, плеснули крови. И вот они уже кружат, выжидают момента, когда кто-то опустит ногу, чтобы напасть.
Ощущение нехорошее, и я тру ладонью о ладонь, как будто негатив – это копоть и сажа, осевшие на мои руки. Отец не в первый раз говорит об успешности программы «Второй шанс» и что Хендрикс Пирс, если его спросить, подтвердит, что именно эта программа спасла его жизнь.
Он останавливается, готовясь отражать нападение.
– А теперь я отвечу на вопросы прессы.
Руки устремляются вверх, репортеры перебивают друг друга, и их злорадство оттого, что что-то пошло не так, оттого, что пахнуло скандалом, отзывается тошнотой. С миром определенно не все в порядке, если одни радуются ошибкам и боли других.
Устав от отвратительного зрелища, в котором и медиа, и мой отец показывают как острые зубы, так и язык без костей, я ухожу с пресс-конференции. Закрыв одну дверь, за которой осталась темная комната, иду к другой, за которой солнечный свет. На парковочной площадке, прислонившись к капоту моей машины, меня ждет Дрикс. Планом предусматривалось, что он останется в машине, чтобы на него не набросились репортеры, но ему, похоже, хватило смелости выйти.
Увидев меня, Дрикс выпрямляется, а я обнимаю его. Моя голова на его плече, и его руки на моей талии – этого достаточно, чтобы очистить вены от того шлака, появившегося за время пребывания на пресс-конференции. Закрываю глаза и выдыхаю.
Я потеряла дом, семью и многое другое, но зато узнала, что мое настоящее место здесь, с Дриксом.
– Вот и все. – Я поднимаю голову и смотрю в его шоколадно-карие глаза. – Теперь весь мир знает, что ты невиновен.
Он закрывает ненадолго глаза, потом смотрит на меня сверху вниз и гладит по щеке.
– Жаль только, что это обошлось тебе так дорого.
Я жмусь к его ладони. Так люблю его тепло и силу.
– Ничего оно мне и не стоило. Зато я сбросила цепи, которые меня убивали.
– Что теперь?
– После того как переоденемся и поедим? – Я качаю головой – предложить нечего.
Его губы трогает тень улыбки.
– Уже и не помню, когда я ел в последний раз.
Пытаюсь вспомнить то же самое, и желудок отвечает недовольным ворчанием.
– Ты что хочешь?
– Здесь неподалеку, на Третьей улице, есть одно местечко, где подают восхитительные бургеры. Попробуешь?
Он тянет вверх бровь:
– Приглашаешь на свидание?
Пожимаю плечом:
– Наверное.
Свидание. У всех на глазах. Как будто гусеница выбралась из кокона и в первый раз расправила крылышки – фантастическое ощущение в груди.
– Если хочешь подождать несколько недель… – начинает он, но я прикладываю палец к его губам.
– Гамбургер – это прелестно, но что я действительно люблю, так это куриные крылышки.
Дрикс ухмыляется, я тоже улыбаюсь, а когда он берет мое лицо в ладони и целует меня в губы, я таю и растекаюсь лужицей.
Хендрикс
Октябрь
Я сижу в кресле, Элль у меня на коленях. Теперь она сама и ее общественная жизнь предстают передо мной в новом свете. Присоединившись к предвыборной кампании в конце мая, я думал, что все понимаю, но, как оказалось, ошибался. Сейчас, глядя на экран телевизора, я чувствую себя пришельцем в моем теле.
Элль кладет руки на мои и сплетает пальцы. Я в воскресном новостном шоу, которое транслируется на всю страну. Люди с телевидения обратились ко мне после того, как я начал публично выступать в защиту программы «Второй шанс», настаивая на том, что теперь уже самой программе нужен второй шанс. На сегодняшний день программа заморожена, ее финансирование под угрозой.
У пожилого репортера глубокий голос и спокойная манера поведения. Я зауважал его после того, как он не моргнув глазом прошел со мной по нашему району. Оператор следовал за нами, и когда реальная история разворачивается перед нами на экране, она одновременно бесит – поскольку запись отредактировали – и трогает сердце.
– Боже! – восклицает Холидей и шлепает по ноге Доминика, который смотрит передачу с таким же живым интересом. – Наш дом. В программе на всю страну!
Ведущий рассказывает все как есть и не стесняется, когда это нужно, ввернуть крепкое словечко. Сидя здесь, в нашей гостиной, он смотрит на меня в упор и задает трудный вопрос:
– Что, по-вашему, ждет программу «Второй шанс»?
– Думаю, политики, избранные в том числе и для того, чтобы помогать людям, должны поменьше заниматься партийными делами, тем, что обеспечивает им влияние, а сосредоточиться на финансировании работающих программ. Тот факт, что судебная система не работает в пользу бедных, это отдельный вопрос, не имеющий прямого отношения к начинанию губернатора Монро. Меня несправедливо обвинили из-за того, что я не мог обеспечить себя качественной защитой, но программа «Второй шанс» спасла мне жизнь.
