На краю неба (СИ) - страница 84
— И не собирался.
— А то я не вижу, — засмеялась она.
— Я ж молчу, не говорю ничего.
— Я умею читать твои мысли, забыл? — крикнула из гардеробной.
— Точно. — Не усидев на месте, поднялся и пошел за женой.
— Все, домой, домой… — приговаривала, быстро натягивая толстый свитер.
Скользнув по полкам рассеянным взглядом, Крапивин вдруг замер глазами на самой верхней. Там стояла хорошо ему знакомая шкатулка из темного дерева.
— Ты ее не выбросила?
— Нет, конечно, ты что, — смутилась Катя. Да, она так и не выбросила разбитую фарфоровую куклу. Не смогла.
Дима шагнул к шкафу, потянулся и достал шкатулку.
— Зачем ты ее хранишь? Она уже не имеет никакой ценности. — Открыл крышку и то, с какой аккуратностью он сделал это, привело Катерину в еще большее смущение. В бережности нет никакой надобности, в коробке одни только фарфоровые черепки.
— Как зачем? Это же твой подарок, в этом главная ценность. Ну… Хоть все так и произошло… это все равно твой подарок… — Бросая в дорожный саквояж кое-какие свои вещи, изо всех пыталась скрыть неловкость. Но волей-неволей все равно проваливалась в воспоминания тех лет.
— Ее нужно выбросить, — настаивал Крапивин.
— А когда разбивала, не жалко было?
Катя раздраженно выдохнула:
— Ой, Дима, не напоминай. Я тогда об этом не думала.
— Само собой, — не зло усмехнулся муж. — Нужно избавиться от нее.
— Еще скажи, что это плохая примета — хранить что-то разбитое.
— Возможно и так.
— Нет, у меня не поднимается рука ее выбросить. Я не могу. Пусть лежит, кому она мешает. Я же не собираюсь тащить ее домой.
— Значит, я сам от нее избавлюсь, раз ты не можешь.
— Не знаю… — медлила Катя. — Это как-то кощунственно, что ли…
— Разбивать ее вдребезги было кощунственно, а избавляться от мусора — это нормально. И не спорь.
— Ох, — разволновалась Катерина, — а что ты с ней сделаешь? Просто выбросишь?
— А тебе этого знать не нужно, — уверенно улыбнулся Дмитрий.
— Как это? — Собралась было поспорить, но, передумав, махнула рукой. Чмокнула мужа в губы. Смирилась. Считает нужным — пусть выбросит.
Катя никогда не забудет тот день, когда разбила эту куклу. Не вычеркнет из памяти момент, когда рухнула на колени перед фарфоровыми осколками. Тогда она долго плакала и никак не могла остановиться. Оказывается, разбитая кукла такое страшное зрелище. Будто не куклу разбила, а убила человека. Возможно так и было. Наверное, в тот день она убила себя…
Позже Катерина убрала коробку с осколками на верхнюю полку в гардеробной и больше никогда ее не доставала. И даже в воспоминаниях предпочитала к этому моменту не возвращаться, слишком они болезненные и неприятные. Она бы и сейчас не притрагивалась к этой шкатулке, если бы не Дима. Конечно, как обещал, он избавится нее, но Катю избавить от воспоминаний не сможет. Их не соскребешь со стенок души, ничем не вытравишь. Да и не хотела она. Это ее прошлое, опыт, чувства.
Не бывает ненужных чувств, и в жизни не бывает ненужных людей. В жизни зачем-то и для чего-то каждому даются свои испытания, а любое переживание рождает бесценный опыт. Но в этой непрерывной борьбе с кем-то и чем-то далеко не всякий человек осознает, что на самом деле жизнь до смешного коротка.
Лишь единицы умеют ловить счастье из воздуха, чувствуя себя на земле как на небе.
Эпилог
Катя, а ты чего это сегодня такая послушная? Дима, ты что с моей сестрой сделал?
— Ничего особенного из ряда вон выходящего, я просто ремнем ее порю каждый день и матом ругаюсь, — рассмеялся Крапивин в ответ на Ванькины слова.
— Да-да, все так и есть. Дима всегда прав. Все будет, как скажет Дима, — поддакнула Катерина, и брат еще раз изумился.
— Бог мой, Катя, у тебя температура?
— Нет, — пояснил за жену Крапивин, — просто у нее нет машины. Я ключи отобрал, теперь она ездит только со мной или с водителем.
Иван глянул на сестру с выражением беззаботного веселья в глазах:
— А взгляд-то какой хитрый. Не верь ей, Крапивин, она уже на тебя верхом села и ноги свесила.
— А ты, Ваня, за мои плечи не переживай, они у меня широкие, крепкие — я выдержу. Удобно тебе там? — Дима бросил взгляд на жену, и та обняла его, притискиваясь поближе и гладя плечи.
— О, да-а-а-а… Это прям мое место, там все по мне, я отсюда никогда не слезу.
— Да ты прям на колени уже к нему залезь, чтобы он ни поесть сегодня, ни попить не смог. Мы даже это дурным тоном не посчитаем, простим вам, молодоженам, эти щенячьи нежности.
Шутя Катю и Диму называли молодоженами, но не потому, что те недавно поженились, а припоминая бракосочетание Ивана, с которого они попросту сбежали. Никто и не сомневался, что сегодняшним вечером эту тему тоже не обойдут стороной. Особенно Артём любил подрунивать над ними, чему, собственно, «молодожены» нисколько не сопротивлялись.
— Ладно уж, — Катя состроила гримаску в ответ на реплику Гергердта, — потерплю до дома.
Все обратили внимание на дочь Артёма, которая вошла в столовую, деловито прижимая к уху сотовый.
— Артём, она с твоим телефоном между прочим, — предупредила Рада. — И она, по-моему, разговаривает не сама с собой.
— Чего делают? Голубчики водочку бухают! — хохоча сказала Юлька кому-то в трубку и снова убежала в гостиную.
— А-ну стоять, малявка! Юля! — окликнул Гергердт дочь, выскакивая из-за стола.
Девочка обогнула кадку с цветами, вереща запрыгнула на диван. Побежала по нему и, запнувшись, упала в подушки. Гера отобрал у дочери телефон и вернулся за стол к гостям. Просмотрел исходящие звонки, проверяя, кому же все-таки дозвонилась Юляша.
