История любви одного парня - страница 16

– У меня всего два предложения написаны.

Он смеется.

– Значит, да.

– Видимо, да.

Я рассчитываю, что он предложит мне отойти к дальнему столу рядом с окном, или

встретиться в библиотеке на моем перерыве. Но я не рассчитываю, что он скажет:

– У меня есть немного времени на этих выходных. Я смогу в эти дни помочь.

Такое ощущение, что остальные в помещении исчезают, когда он произносит это, а мое

сердце срывается на бешенный бег.

Это, вероятно, ужасная идея. Да, я увлечен им, но боюсь, что если копну глубже, то он мне

не понравится.

Но это будет к лучшему, не так ли? Определенно не помешало бы встретиться ненадолго

вне пределов класса, чтобы получить ответ на мой вопрос: могли бы мы вообще стать друзьями, не

говоря уже о большем?

Боже, мне следует действовать осторожнее.

Он сглатывает, и я слежу за тем, как двигается его горло.

– Так удобно? – спрашивает он, притягивая мой взгляд обратно к своему лицу.

– Да, – отвечаю я, и сглатываю. На этот раз он смотрит. – Во сколько?

Глава 5.

Папа сидит в своей обычной зеленой форме за завтраком, когда я встаю в субботу утром,

согнувшись над своей миской с овсянкой, будто та хранит величайший секрет жизни. Только

когда я подхожу ближе, то понимаю, что он спит

– Пап.

Он подпрыгивает, ударяя миской по столешнице, прежде чем неуклюже вцепиться в нее.

Он откидывается назад, прихватывая свою грудь.

– Ты напугал меня.

Я кладу руку на его плечо, закусывая смех. Он выглядит настолько невероятно

растрепанным.

– Прости.

Его ладонь опускается на мою, сжимая ее. И пока я стою, а он сидит, у меня ощущение,

что я просто огромный. Так странно, что я такой же высокий, как и он сейчас. Почему– то мне не

передалась ни одна мамина черта. Я весь в папу: темные волосы, высокий рост и ресницы. У

Хейли мамина фигура, цвет волос и наглость.

– Ты только что вернулся домой?

Он кивает, ныряя своей ложкой обратно в чашку.

– В середине ночи поступил пациент с проколотой сонной артерией. Меня вызвали на

операцию.

– Проколотая сонная артерия? Он выкарабкался?

Он отвечает крошечным покачиванием головы.

Уух. Это объясняет сутулую позу.

– Отстой.

– У него двое детей. Ему было всего лишь тридцать девять.

Я прислоняюсь к столешнице, поедая хлопья прямо из коробки. Папа притворяется, что его

это не волнует.

– Как он…

– Автокатастрофа.

В желудке ухает. Только в прошлом году, папа рассказывал нам с Хейли, что три его

лучших друга разбились в аварии сразу после выпускного. Папа тоже был в машине и выжил. Он

уехал из Нью– Йорка, чтобы поступить КУЛА9, а затем поехал в Стэнфорд в медколледж, где

познакомился и женился на моей маме – бывшей мормонке – к большому огорчению его

собственной матери и всей его обширной семьи в Венгрии. Но пусть и прошло столько времени,

каждый раз, когда бы он ни возвращался в пригород Нью– Йорка, потеря его друзей каждый раз

чувствовалась свежей.

Это единственное, о чем мама и он вообще спорили перед нами: мама настаивала, что мне

нужна собственная машина. А папа считал, что я могу обойтись без таковой. Мама выиграла.

Проблема Прово в том, что здесь абсолютно нечем заняться, нигде, и неудобно для прогулок

пешком. Но хорошее в Прово, что здесь невероятно безопасно – никто не пьет, и все водят, как

восьмидесятилетние старики.

Похоже, он замечает только сейчас, что я одет и готов к действиям.

– Куда ты собрался в такую рань?

– Собираюсь поработать над проектом с другом.

– Отэм?

Черт. И зачем я сказал, что с «другом»?

Я должен был сказать с «человеком с занятий».

9 КУЛА – Калифорнийский Университет в Лос-Анджелесе.

– С Себастианом, – на папино недоуменное выражение мне приходится добавить. – Он –

наставник на нашем Семинаре.

– Малец, который продал книгу?

Я смеюсь.

– Да, малец, который продал книгу.

– Он же мормон, не так ли?

Я оглядываюсь, будто в комнате полно мормонов, не пьющих наш кофе.

– А разве не все здесь?

Папа пожимает плечами, возвращаясь к своей холодной овсянке.

– Мы – нет.

– А кто мы?

– Мы – освобожденные сторонники объединения еврейства, – произносит мама, вплывая

в комнату в штанах для йоги и с убранными в высокий, неряшливый пучок волосами. Она встает

рядом с папой, даря ему какой– то отвратительный, затяжной поцелуй, что заставляет меня с

лицом нырнуть в коробку с хлопьями, а затем она идет прямиком к кофейнику.

Она наливает себе чашку, обращаясь к папе через плечо.

– Поли, во сколько ты вернулся домой?

Он изучает часы, моргает и прищуривается.

– Где– то полчаса назад.

– Разорванная сонная артерия, – кратко излагаю для нее. – Не выжил.

Папа поднимает на меня глаза и неодобрительно хмурится.

– Таннер, – произносит он, его голос низкий.

– Что? Я только обобщил для нее, чтобы тебе не пришлось снова проходить через это.

Мама возвращается к нему, теперь молчаливо, обхватывает его лицо своими ладонями. Я

не слышу, что она говорит, но тихое бормотание ее голоса заставляет и меня почувствовать себя

лучше.

Хейли – пятно из черной пижамы, вороньего гнезда из волос и хмурости, входит в

комнату.

– Что вы такие громкие?

Забавно, что она выбрала именно этот тихий момент, чтобы войти с жалобами.

– Это звук высоко– функциональных людей, – сообщаю я. Она бьет меня в грудь и