Изнанка мести (СИ) - страница 172
Он осушил слезы губами, и они долго стояли, обнявшись и не разговаривая. Любовались друг другом, ласкали друг друга и дышали счастьем. Не говорили, не ссорились, не кипятились. Только наслаждались глазами, руками и губами, нежностью.
— Как же я вас люблю, — выговорил, наконец, Ярослав.
— Мы тебя, кажется, тоже, — всхлипнув, прошептала Вика.
Он заглянул в её глаза, заправил её локоны за уши.
— Давно ты знаешь, что она моя?
— Угу.
— Как давно?
Вика не опасалась, но все же ей пришлось собраться с духом, чтобы честно ответить.
— Так же давно, как знаю про неё.
— Ты просто решила отомстить мне?
— Нет, — она усмехнулась, немного помолчала, отстранилась и подошла к окну.
Там рождался новый день. Утро проникало сквозь стекла мягким светом. Голуби хлопали крыльями под бесцветными облаками. На столбе сидела ворона, оглядываясь кругом с любопытством эконома. Внизу сновали люди. Санитарка катила огромную телегу белья куда-то в сторону подсобных помещений. У маленького грузовичка суетился дяденька в серой робе. Он что-то крикнул и махнул рукой кому-то невидимому.
— С тех пор, как мама умерла…, — Вика проглотила комок в горле. — Когда мама болела, она однажды попросила ей чай навести. А я не хотела, (всего то и делала, что кино смотрела) ворчала, что все вечно болеют, а мне надо ухаживать: чай, кофе, вода, еда. Я тогда даже на неё накричала, — голос задрожал, и слёзы наполнили глаза, Ярослав подошел и обнял её плечи, — но мама не рассердилась, даже, кажется, не обиделась. Позвала меня к себе, — Вика судорожно вздохнула, капля скользнула по щеке, — гладила по волосам, как ты сейчас, сказала, что я просто боюсь, боюсь, что она заболела, что она беспомощная. Мама обещала, что всё будет хорошо, — Вика всхлипнула, — а потом умерла. Я не обняла её, не сказала, как она мне дорога, не успела попросить прощения. Я и правда очень боялась, от этого и сердилась. Я и правда была беспомощной без неё. Она всё знала. Всё понимала. Мамочка моя…, — она обернулась и уткнулась лицом в его теплую грудь, долго-долго молчала, пока голос не вернулся, и она не смогла продолжить. — С тех пор, как она ушла, я стараюсь не делать больно: слишком боюсь не успеть попросить прощения. — Ярослав поднял горячие ладони на её плечи, погладил ключицу, взял лицо в ладони и вытер слезы. — Про детку я тебе хотела рассказать. Но ты тогда сначала на телефон не отвечал, потом на свадьбу к Зуевым пришел с Мирославой. Я решила, что она — твоя девушка, — Вика смущенно улыбнулась, заглядывая в его лицо и пытаясь угадать реакцию, — и ты был такой злой, подначивал, говорил обо мне, как о гулящей девке. Я подумала — ты не поверишь, что ребёнок твой.
— Прости, — он поцеловал её волосы.
— Давно простила, — Вика потерлась щекой о его рубашку, — но не думай, что я смогу забыть, как ты издевался надо мной полтора года. — Вика строго посмотрела на Ярослава, — Обещаю, что вся твоя оставшаяся жизнь не покажется тебе раем, — в его глазах стояли слезы, он наклонился и поцеловал её снова, прошептав в губы: «Спасибо!»
Весь её мир залила нежность. Розовое благосостояние обволокло Викины внутренности и окружающий мир, заполнило углы палаты, проникло тонкими цепочками невидимой паутины. Оно распространялось с воздухом, покидающим её легкие, и кислородом, проникающим в них. Оно было на подоконнике и под ним, кружилось вокруг детской кроватки, где лежала её дочь. Их дочь! Нежность была внутри матраса и подушки, вытекала из крана над раковиной. Да и сама Вика была нежностью.
Она взглянула в спокойные глаза Ярослава и глубже скользнула в его протянутые большие руки, крепкие и сильные. Они бесконечно стояли, наслаждаясь бархатным воздухом. Тепло убаюкивало, качало лаской. Ярослав целовал её макушку и волосы, а она улыбалась. Они вместе смотрели на своё творение. Крошка не сопела, не шевелилась, только изредка её веки еле заметно подрагивали, словно она видела свои собственные умильно-неземные сны, да волосики бровей порой шевелились, отчего она походила на старушку.
Вика подняла глаза к Ярославу. Она хотела убедиться, что он вот здесь, рядом, что он влюблен в эту девочку не меньше, чем она.
Ярослав развернул её к себе, прикоснулся кончиком своего носа к её, расстегнул верхние пуговицы своей рубашки, вынул тонкую золотую цепочку и дернул. В его руках оказалось кольцо. Он поцеловал Викину ладонь и надел его ей на безымянный палец. Кольцо было тяжелое и широкое: закрывало большую часть фаланги. По центру его бежала ниточка драгоценных камней. В них играл утренний свет. Ярослав запустил руки в Викины волосы, обнял её за шею, погладил щёки тыльной стороной ладони, согревая и лаская, очень долго и нежно смотрел в её глаза.
— Давно ты приготовился? — поинтересовалась она.
— Да, — сверкнул он в ответ своей умопомрачительной улыбкой, отчего у неё как обычно перехватило дыхание, — в тот день, когда понял, что ты не с моим братом, — в его глазах танцевали цветы. Оранжевые лилии, белые ромашки, огненные хризантемы.
Вике казалось, что она стоит у распахнутого окна на берегу океана, ветер треплет легкие воздушные занавески и её волосы, сияет солнце, и морские блики танцуют прямехонько на её душе. По всему телу разлилась нега. Тепло охватило руки, ноги, пальцы, сердце.
— Спасибо, — прошептал он и поцеловал её сказочным поцелуем.
— Спасибо, — прошептала она.
Эпилог.
Их выписали на десятый день. Ярослав с четой Зуевых приехали на белоснежном лимузине, ручки которого украшали нежно-розовые ленты и цветы. Вика наблюдала за ними из окна палаты на втором этаже.
