Стая (полная версия) - страница 211
Войдя на кухню, Лёня пожал руку Ярославу:
— Я смотрю, ты надолго в наших краях.
— Да, еще около месяца пробуду.
Мужчины уже сталкивались несколько раз, и хотя внешне ни тот, ни другой никак не выказывал свое напряжение, Юля знала: особой симпатии они друг к другу не испытывают. Что неудивительно, ибо Ярослав ревновал, а Лёня… Лёне просто положено быть недовольным.
— Вот почему я не Ален Делон? А то я б на тебе, Очаровашка, женился. Спортсменка, комсомолка и просто красавица! И кофе варить умеешь. Что еще для счастья надо?
— Машку за ляжку и козу на возу, — сказала Юля одними губами, и Вуич грохнулся от смеха. Юля подхватив волну, залилась открытым звонким смехом. Только Ярослав сдержанно усмехнулся и указал глазами в сторону прихожей. Юля притихла и с готовностью соскочила с места.
— Мне пора, — Слава качнул темноволосой головой, кивая Вуичу, и потянул Юлю за собой, обхватив рукой за талию. — Проводи.
— Провожу…
— Машку за ляжку, — проворчал Слава шутливо, — где ваша субординация?
— О чем ты говоришь, я с шестнадцати лет его знаю, он меня учил водку пить. Какая субординация?..
Ярослав вынул карандаш из узла волос.
— Ты с этим поаккуратнее, голову береги.
Хотел запустить руки в шелковистые пряди, но Юля отклонившись, скривилась:
— Не надо, у меня голова болит. Не люблю, когда трогают, ты же знаешь.
Слава раздраженно выдохнул, напряг губы и щёки. Но потом расслабился и обнял ее. Прижался губами к щеке, скользнул к уху.
— Вот что ты меня мучаешь?
— Я? — слегка усмехнулась Юля. — Ты сам Герасим – на все согласен. Нет! — воспротивилась поцелую. — Я же болею, заразишься еще!
— Ты не представляешь, насколько у меня стойкий иммунитет.
Все равно приник к губам. Мягко и нежно, умело. Но его поцелуи всегда казались холодными. Как тот, самый первый, на крыльце кинотеатра много лет назад.
— Слушай, Очаровашка, — назидательно сказал Лёня, когда Юля вернулась на кухню, — ты давай заканчивай свои игрульки. А то приедет Большой Брат и снимет скальп с этого иноземца.
— Лёня не лезь не в свое дело, пожалуйста, — в эту минуту ее лицо стало начальственно гордым. — А то как бы тебе самому не досталось.
— Вот только не надо… — погрозил пальцем, — не надо портить нашу сердечную дружбу таким грубым и наглым шантажом.
— Даже не пытаюсь, но мы с тобой договорились о неприкосновенности территорий, ты помнишь?
— Если б я нарушил нашу договоренность, я бы этому… дяде с большими ушами, уши то пооткрутил.
— Ты-то за что? — весело уставилась на него серо-зелеными глазами.
— А просто так.
Юля проводила Лёню и тяжело опустилась на диван.
— Все, Паша, поехали, — сказал Вуич, усаживаясь в машину.
— А что реально Монаха подвинуть собираются? — вдруг спросил Хромов.
— Кто собирается? — невозмутимо отреагировал Лёня. — Ты с чего это такую мысль выродил?
— Да так… Монахов на нервяке – всякое может случиться. Интересно – кого пришлют? А Шаур че говорит?
— Молчит Шаур, и ты свой рот прикрой, пока кто-нибудь другой не постарался.
— Обижаешь, командир, я нем как золотая рыбка — молчу только да твои желания исполняю.
— На дорогу смотри, а то я тебе мигом чешую подправлю.
Нужно подняться, собраться и ехать к Катерине. Давно ведь хотели увидеться – наконец договорились. Теперь даже из-за своего плохого самочувствия Юля не хотела откладывать встречу. Однако же сейчас, вместо того чтобы встать, подобрала под себя ноги и уселась плотнее.
И снова тугим клубком свернулась в груди глубокая тоска. У самого горла встала — что ни протолкнуть в себя, не выдохнуть. Снова боль, не пережитая, а притаенная, полезла наружу. И вроде спрятала ее далеко-далеко, а она все равно находила выход, перекрывая кислород и лишая возможности двигаться.
Всего один раз за эти два года Юля виделась с Денисом — на похоронах Юрия. И то вряд ли это можно назвать полноценной встречей, так, столкновение в общей массе людей. А народу собралось немало. Юра умер внезапно — от сердечной недостаточности. Печальный парадокс: всю жизнь мучился язвой, а скончался от сердечной недостаточности.
Как сейчас Юля помнила тот кошмарный осенний день. Череду дней. Крапал мелкий противный дождь, некоторые старались укрыться под зонтами, Юля же не находила в себе сил держать этот, по ее мнению, совершенно лишний предмет, — черного платка на голове хватало. И так было ужасно душно. От боли и слез. К боли от потери любимого дяди примешивалась своя личная. Тяжело было видеть Шаурина, особенно такого, — отчужденного, совершенно равнодушного. Он стоял в кольце охраны с московскими партнерами отца и подошел выразить соболезнование вместе со всеми. Заученно и формально. Нет, конечно, как и многие, он хранил на лице искреннюю скорбь, но это все не то. Потом поминки… По разговорами Юля поняла, что вечером они улетают. Она уехала к себе. Не смогла остаться в родительском доме. Наглоталась успокоительного и легла спать в гостиной с включенным телевизором. Звук прибавила почти на всю, словно он мог выгнать из ее души одиночество. А Денис пришел, не улетел. Тихо пробыл с ней всю ночь, — то сидел застывшей тенью рядом с ней, то приносил чай. Они не разговаривали: она была не в состоянии.
Юля никому не говорила, что тогда он приходил, потому что сама до сих пор не могла с уверенностью утверждать, что ей это не приснилось, что это не плод ее, одурманенного успокоительным, мозга. Ведь дверь она открыла практически в невменяемом состоянии.
А сегодня наряду с привычной тоской и разрушающим отчаянием, почувствовалось что-то другое. Что-то необъяснимое — какое-то непонятное предчувствие щемяще запело внутри.
