Эффект бабочки - страница 33
Например, о том, что делать дальше? Бежать и перед кем-то оправдываться? Перед кем? Перед Петей, который сам же толкнул ее в бабочки. Перед другими, которые пусть и не толкали, но за это время даже ни разу не позвонили, не спросили, как дела? Или пойти поплакать вместе со Светой, которую, кажется, ждет или уже постигла та же участь? Да и за что оправдываться? Неужели это настолько постыдно, позорно, противно и пошло, насколько гневным был взгляд Пети? И вообще, какого черта он так смотрел? По какому праву осуждает?
А еще жалко, что сорвалась на Амину. Та-то ни в чем не виновата, и даже не в курсе, просто под руку попала не вовремя. Попытайся ее остановить в тот момент кто-то другой, точно так же схлопотал бы. Любой, хоть сам Имагин.
Настя миновала арку, ведущую во двор, направилась через площадку в сторону своего подъезда.
Глупости… Ей богу, глупости все это. Что изменилось? Ровным счетом ничего. Она не потеряла доверие людей, в чьем доверии нуждается, не упала в глазах тех, в чьих глазах не хотелось бы падать, да, не слишком приятно… Но на этом все.
— Настька, — когда ее окликнули, схватили за руку, потянули в темноту ниши соседнего подъезда, она даже пикнуть не успела, а пришла в себя, уже чувствуя холодный камень за спиной, и злой… злющий взгляд нависшего сверху мужчины.
* * *
— Придурок! — Настя толкнула мужчину в грудь, не столько, чтоб отпустил, сколько выражая все, что думает о нем. — Какого ты тут…
— Тише, — ее рот накрыла знакомая рука, заставляя заткнуться. Настя попыталась дернуться, но результат ее не удовлетворил — только стукнулась затылком о бетонную стену, руку же нападавший не убрал. — Тише, не кричи.
А она и не собиралась кричать — разве что боднуть пару раз, заехать в пах, стукнуть по башке, расцарапать морду, кричать — нет.
— Ммммм, — вот это-то она и попыталась сказать, получилось… не очень разборчиво.
— Так ты у нас теперь так танцуешь? — когда Петя почувствовал острые зубы на подушечке пальца, зашипел, отдернув руку, но не отступил, даже наоборот — вдавил сопротивляющуюся Настю в стену за спиной.
— Отстань, идиот! — Петр получил заслуженный тычок под ребра, который стойко снес. Жилистый, зараза, но сильный.
— Что ты там делаешь, Настенька?
— Не твое дело! — и еще один, и еще, а с парня — как с гуся вода. Перехватил руки, прижал к туловищу, и смотрит… смотрит так, будто она действительно должна перед ним отчитаться. Прямо здесь, сейчас, правдоподобно, иначе… иначе убьет, вполне законно.
— А чье? Тебя туда хахаль какой-то пристроил? Кто? Какой-то жирдяй с корпоративов? Они вечно на тебя глазели, потом подходили, предлагали за девочку отдельную плату… А я всегда тебя отмазывал. Поняла?
Сейчас его откровения были до лампочки. Сейчас признайся он в любви, Насте было бы наплевать. Она могла думать только о том, с каким удовольствием съездит по морде идиоту, когда тот ее отпустит.
— Иди к своей Свете, придурок. Или к Алине! Или кто у тебя сейчас? Им и устраивай свои сцены, а меня отпусти, — очередная попытка сбросить с себя руки мужчины закончилась приблизительно так же, как прошлые, он прижался еще ближе, когда кажется — ближе не бывает.
— Прости, я идиот, — а то, что случилось потом, заставило Настю перестать сопротивляться. Просто застыть, не понимая, что происходит.
Еще секунду тому весь из себя злой, сильный, яростный, он вдруг обмяк, ослабил хват, опустил голову на ее плечо, утыкаясь носом в шею, а потом зашептал:
— Как же я скучаю, Настюш. Не представляешь, ты мне уже даже снишься, просыпаюсь, а тебя нет… И позвонить не мог, думал, не простишь, что выгнал, а это все она… Я не хотел. Черт, дураком был. Думал, что влюбился в Свету, а на самом деле — так, интересно было, а получается, что из-за нее, вот так с тобой… Прости меня, маленькая. Прости, пожалуйста. Я когда тебя сегодня увидел… Я думал, очумею от ревности, ты там… и вся такая… — Петя сжал Настины запястья до боли, а когда девушка зашипела, быстро отпустил. — Возвращайся, Настюш, возвращайся ко мне, в группу возвращайся, хочешь, деток своих забирай, а Свету… Я всех выгоню. Кого хочешь? Хочешь, Алину? Кого выгнать? — он вновь навис, смотря в глаза напротив.
— Себя выгони, — в холодные, полные если не отвращения, то жалости, а еще непонимания. Настя не понимала саму себя. Не понимала, как могла трепетать от прикосновений этого человека, желать его внимания, гордиться тем, что он с ней…
— Настюш…
— Отойди от меня, Петя. Тошнит от тебя, — высвободив руки, Настя попыталась толкнуть его в грудь, но он, черт его дери, снова воспротивился.
— Ну что мне сделать, чтоб ты простила? Что?
— Да отойди ты от меня просто! И все! — почему-то не хотелось кричать. Не хотелось, чтоб кто-то стал свидетелем сцены, чтоб судачили, чтоб осуждали, потому говорить Настя пыталась тихо. Тихо кричать очень сложно, но она делала именно это.
— Не отойду, пока не скажешь, что простила, что вернешься… — Петя попытался провести по девичьей щеке, Настя дернулась, уворачиваясь.
— Никуда не вернусь. Ни к тебе, ни в группу. Выгнал — наслаждайся. Трахай тех, кто посмазливей, а потом выгоняй, чтоб трахать новых или возвращаться к хорошо забытым старым.
— Настюш…
— Тошнит от тебя, понимаешь?! — не выдержав, Настя сорвалась-таки на крик.
— Я исправлюсь…
Хотелось завыть. Или вбить ему в голову кувалдой то, что понимала и она, и он. Не исправится. Сегодня взыграла гордость, ревность, глупость, а завтра эмоции поутихнут, вокруг снова будут Светы, Алины, танцы. А главное — он уже давно не нужен Насте. Теперь Петя — не больше, чем ошибка юности.
