Когда жёлтый карлик выходит на охоту - страница 18
— Кстати, а что ты имеешь против моего носа? — с трудом вспомнила я о самом важном.
Он щелкнул меня легко по кончику обсуждаемого объекта.
— То, что ты суешь его, куда не следует. Ну и так… сплошное безобразие.
— Слушай, — меня почему-то разбирал смех каждый раз, когда я на него смотрела. Просто лицо у него очень смешное — два глаза и нос, растущий прямо между ними. Правда, у него красивый — не придраться, но смешной. — А почему ты солнце так не любишь?
Он, похоже, впал в философские раздумья:
— Это старая индейская легенда, мой друг. Ща расскажу… — дал мне время, чтобы подготовиться, и начал заунывным голосом: — Когда желтый карлик выходит на охоту…
— Кто? — прыснула я.
— Карлик. Желтый, — терпеливо пояснил Антон. — Так вот, когда желтый карлик…
Я уже закатывалась от смеха.
— Ты сейчас о своем члене?
Он подумал секунду, а потом завалился на бок, хохоча. Выпрямился, вытер слезу:
— Ты еще и дура ко всем своим недостаткам… Солнце — звезда класса «желтый карлик»! Желтый карлик — это Солнце, а Солнце — желтый карлик, ясно? — он все-таки дождался, пока я отсмеюсь. — Так вот, когда желтый карлик выходит на…
— Ты что-то имеешь против карликов? Или попросту расист? — перебила я, как только смогла произносить членораздельные звуки.
Он тоже смеялся, хоть и пытался выглядеть более серьезным, чем я.
— Я тебя о солнце спросила! Так что давай без карликов и их охоты!
Он безнадежно махнул на меня рукой:
— Почему меня все спрашивают, за что я солнце ненавижу? Не логичнее ли спрашивать остальных, за что они его любят?
— Логичнее! — согласилась я. — Бережешь свою нежную рожу… кожу, Снеговичок?
— Ага, — он, вероятно, решил, что объяснить что-то сейчас мне все равно не получится, поэтому переключился: — Давай, потрогай, какая у меня кожа нежная.
И пододвинул ко мне свою щеку, которую я и погладила тыльной стороной ладони.
— Небритая у тебя рожа… кожа, — подвела итог экспертизе.
— Небритая, но нежная! — он поднял указательный палец вверх, обозначая значимость собственной мысли. — Пошли танцевать, поварешка.
И потащил меня снова на кровать. Танцевать у меня теперь не особо получалось, почему-то больше хотелось хихикать. Я запнулась о подушку и свалилась ему под ноги, кое-как перевернулась на спину. Чтобы встать, потребовались бы слишком грандиозные усилия, поэтому я продолжала валяться. Антон с осуждением осмотрел мое пассивное тельце, потом тоже опустился — сначала на колени, а потом просто навалился на меня. Уперся локтями по обе стороны от моего лица, наклонился и поцеловал.
Это не порыв был даже — а как само собой разумеющееся действие, продолжение настроения. Ничего особенного, просто раз уж мы оказались в такой позиции, то и плыть нам дальше по течению — а удобнее всего выходило теперь именно целоваться. Думать ни один из нас в этот момент не был способен, напрягаться — тем более, поэтому это был не порыв, а следование самой простой траектории полета.
Поцелуи его, правда, были прерывистыми: едва коснется моего языка — отстраняется, даже глаза открывает, смотрит на меня, а потом снова ныряет языком в мой рот. Очень приятно и даже немного волнующе — хотя слово «волнение» сейчас не очень подходило для описания моего состояния. Просто очень приятно, но начало раздражать его бесконечное прерывание контакта — словно дразнит, а мне было не до этого. Поэтому обхватила его затылок, чтобы не позволять больше отстраняться. У него, видимо, тоже сил на сопротивление не осталось, поэтому теперь он целовал непрерывно — скорее ласково, чем страстно, позволяя и моему языку самовольничать. Просто невероятно приятно, даже волнующе — хотя слово «волнение»… да-да.
Поскольку он всем весом лежал на мне, удобно устроившись между моих ног, то я через очень длительное время, сосредоточившись, ощутила его напряжение внизу даже через слои ткани. Осознание, что он возбужден, взбаламутило, выхватило из глубин разнеженности и плюхнуло на какую-то более шаткую поверхность. Захотелось потереться, податься бедрами вперед, чтобы тянущее чувство внизу усилилось. Обхватила его ногами и с легким стоном все же поерзала.
Он оторвался от моих губ, наклонился к уху:
— Алин, — я потом только удивлюсь, что он назвал меня по имени вместо уже привычной «поварешки». — Давай попробуем то же самое, но без одежды?
Это немного меня отрезвило.
— Не-не-не! На секс ты меня не разведешь, желтый карлик, — язык до сих пор заплетался.
— Звучит, как вызов, — он улыбался, теперь глядя мне в глаза, не позволяя снова его целовать. А мне только того и хотелось. Даже немного разозлилась, хотя в тот момент слово «злость»… ну, вы поняли. Пришлось говорить, хотя сейчас мой язык требовал совсем другого:
— Да мы обдолбанные! Как потом смотреть друг на друга будем?
Он все же соблаговолил ответить на мой призыв, снова поцеловав. Думаю, ему тоже только этого и хотелось. Но оторвался слишком быстро, не дав снова утонуть в ощущениях:
— Как раз потому что обдолбанные — и надо. Завтра все на это и спишем. Замечательная причина, чтобы потом это благополучно простить себе и забыть.
Звучало, как вариант. А целоваться хотелось до пузырчатого мельтешения перед глазами. Подумала. Ответила:
— Не вариант! К тому же… у меня никого раньше не было. И что-то я никак не вижу тебя в этой роли… даже такого замечательно-обдолбанного.
— Врешь… — он замер, посмотрел на меня как на прокаженную, даже нахмурился. — Серьезно? Никого? Это из-за твоего носа, да?
