Набери мой номер ночью - страница 38

— Кивни, если близка.

Да я уже вообще ни о чем думать не могла! Меня как будто растащило в разные стороны, а в самом центре жгучее до боли удовольствие. Если через несколько секунд не наступит оргазм, то я упаду на пол от бессилия. Не знаю, смогла ли я кивнуть. Но он вдруг остановился и передвинул пальцы, чтобы не касаться клитора. И я чувствовала этот миллиметр, я готова была сама насаживаться… Мой стон был похож на рыдание.

— Слушай, — голос Кирилла вдруг прозвучал отрезвляюще спокойно, вообще без приказного тона. — Я тут подумал, что надо решить несколько вопросов.

Я посмотрела на него как на безумца. Маньяк! Палач в пыточной камере! У меня там сейчас все взорвется, а потом мою голову разнесет взрывом и уложит ошметками по всему помещению. Но он лишь улыбнулся и продолжил:

— Ты очень чувствительная, Маш. Долгое воздержание, или я так сильно тебе нравлюсь? Или ты всегда заводишься с полоборота?

— Воздержание, — прохрипела, выбрав менее чреватый ответ.

— Чудесно, — непонятно что констатировал он. — Есть пара условий. Сейчас идем ко мне, но сексом заниматься не будем, только чаепитие. Тему устроим, скажем, в следующие выходные — ты успеешь настроиться.

— Что?.. — я уловила только то, что меня, кажется, шантажируют.

— На самом деле прямо сейчас я хочу поставить тебя на колени и спустить тебе на язык. Так что прими во внимание — мы оба вынуждены себя ограничивать. Чаепитие одобрено?

Я изнывала, умирала от желания. И именно это злило:

— Кир, пожалуйста, не будь таким козлом.

Вздрогнула, когда он жестко перехватил меня за подбородок и наклонился к самым губам.

— Никогда не говори со мной в таком тоне, если хочешь, чтобы я держал себя в руках. С этого момента играем по правилам. Услышала, Маш?

Я не ответила, поскольку он снова задергал рукой, еще резче. Теперь я вынуждена была стонать ему прямо в губы. И кончала под этим же самым взглядом. Он словно мне самой показывал, в чьих руках власть над моим удовольствием — как условный рефлекс вырабатывал. И ведь получалось, меня как будто накрывало его черной аурой, а тяжелый взгляд где-то на подкорке переплетался с удовольствием и фиксировался в этой сцепке намертво.

И, обеспечив необходимый ассоциативный минимум, он неожиданно добавил нежности — когда обмякла в его руках, прижал к себе и держал, давая прийти в себя. Я носом чувствовала ритмичную пульсацию венки на его шее. Нервничает? Не похоже. Напряжен? Ну, разумеется, напряжен — он-то своей разрядки не получил. А эти объятия были пленительными — привыкание к запаху, ощущение какой-то непроницаемой защищенности и, если уж совсем углубляться, полное отсутствие одиночества. Как будто я когда-то до сих пор ощущала одиночество или нуждалась в защите! Осознав это, встрепенулась. Кир сразу выпустил меня из рук.

Я спешно застегивала джинсы и оправляла свитер, теперь не к месту стесняясь ироничного взгляда и стыдясь того, как извивалась на его пальцах несколько минут назад, уподобившись какой-то обезумевшей шлюхе. А он будто только ждал, когда закончу, — схватил меня за руку и потащил к выходу. Вероятно, чай все-таки будет. Какой оказался бесконечный и насыщенный вечер.

Заговорил он лишь тогда, когда мы входили в его подъезд.

— Маш, то, что тебя заводят голосовые команды, еще не означает, что ты стопроцентный пассив. Но если уж честно, то мне и не нужен стопроцентный — я начинаю быстро скучать, мне нужен сдающийся противник, а не сдавшаяся тряпка.

— И много у тебя их было? — зачем-то спросила я.

— Достаточно для того, чтобы я смог развлекать нас обоих, — он улыбнулся. — Не ревнуй к бывшим. Это всегда труба. Будь настоящей или будущей.

В знакомой прихожей я уже окончательно оклемалась, потому вскинула подбородок.

— Во-первых, я не ревную, не придумывай. Я вообще ни о каких к тебе чувствах не заикалась. А во-вторых, не говори так, будто мы уже встречаемся.

Я стягивала пуховик. Чаепитие уже вряд ли повредит после того, что было. Он бросил пальто прямо на тумбу.

— Ты встречаешься с кем-то еще?

— Нет, но… В смысле, «еще»?

— Тогда не вижу проблем.

Он неожиданно резко развернулся, схватил меня за талию и чмокнул в губы, тут же выпустил и помчался в ванную — самый натуральный влюбленный мальчишка, крадущий поцелуи и избегающий возмездия. Снова я вижу романтика? Или он настолько блестяще вживается в роль, а собой становится только в периоды острого возбуждения?

А за чаем поднимать тот же вопрос было уже глупо. Мы вообще по большей части молчали, но постоянно посматривали друг на друга: он с улыбкой, я — со смущенной улыбкой. В чем смысл этих посиделок, если он не собирался ничего обсуждать?

Но в определенный момент он заговорил, словно мысли мои прочитал:

— Маш, я представляю, что сейчас ты ощущаешь себя не в своей тарелке. Я притащил тебя сюда не чтобы вытрепать окончательно нервы — просто не дал возможности сразу меня избегать. Это, я уверен, было твое первое желание на фоне смущения. Нам были нужны эти полчаса — они самые сложные и самые категоричные в эмоциях.

Я медленно вдохнула и почти уверенно потянулась за печеньем.

— Знаете, Кирилл Алексеевич, вам бы в мозгоправы пойти. Такой вы иногда дотошный.

— Радовалась бы лучше, что потрошу тебя до нутра — это лучшее, что бывает в хороших до́мах. Чем тщательнее я разбираюсь в твоих эмоциях, тем успешнее бью по каждой.

Кое-как я выдержала прямой взгляд. Похвалила себя за заслуженную победу в стойкости, а потом и объявила триумф: