Бессердечно влюбленный - страница 33
– Там красиво, – решилась улыбнуться она, но тут же снова отвернулась к окну.
А в ней что-то изменилось. Столько вызова было в её глазах, что куда делось? Или это ненадолго?! Интересно…
– У нас уже сегодня состоится встреча с партнёрами? – спросила Вика, пытаясь выглядеть деловой.
– Нет, сегодня акклиматизация, – ответил я.
– Вы позволите мне немного побродить по Парижу? Очень очень хочется хотя бы Эйфелеву башню увидеть живьём…
– Ваш брат просил вас далеко не отпускать, – напомнил я. – Я дал слово.
– А вы уже видели Эйфелеву башню? – в её глазах блеснула надежда, что я такой лох, который не посетил самую посещаемую достопримечательность мира.
– Груда бесполезного и очень доходного железа. От Ростовской телебашни отличается только пафосом и чистой прибылью под тридцать миллионов долларов в год, – сказал я небрежно. – Но я вас отвезу посмотреть.
– Правда?! – её глаза вспыхнули радостью. – Спасибо!
Ага, я уже не бессердечный самодур? А ещё песни пела: «Ничего не хочу, ничего не надо…» Знаем мы женское «не хочу». На мысленном табло, как над баскетбольным полем, загорелся счёт: «1:0». В мою пользу, конечно.
Она помолчала и вдруг спросила:
– А вы всё измеряете в годовой прибыли? – в её голосе снова прорезался вызов.
Мда, ненадолго хватило.
– Нет. Но всё должно быть рациональным, – ответил я.
Она чуть мотнула головой в иллюминатор:
– Даже облака?
– Да, – со всей серьёзностью сказал я. – Особенно если это облако тэгов или облако для хранения данных.
Она моргнула и вдруг рассмеялась. Нежно так, негромко, но звонко. Толстопузый депутат вздрогнул и проснулся в кресле через проход. А у меня мурашки по спине пробежали. Чертовски приятно, когда над твоими шутками смеются!
Красивая… Любопытно, как она отреагирует на то, что мы будем жить не в гостинице, а в квартире отца в пентхаузе с балконом, выходящим на площадь Трокадеро, с видом на Эйфелеву башню. Оценит? Должна! Ведь всё, как на её картинках, даже лучше.
Глава 14
Париж! Как много в этом звуке… И в воздухе, и в улицах, и в голубом небе с разлетающимися кудрявыми облаками… Много всего, но больше всего – радости! Да-да, в моём сердце снова проснулась радость: я в Париже! Я так давно мечтала, читала, представляла, и вот он – передо мной! С одинаково подстриженными деревьями, с сочно-зелёной травкой на газонах, с церквями и аббатствами, с ровными стрелами-проспектами, застроенными красивыми старинными зданиями с закруглёнными крышами. Серые, с арочными окнами, они были аккуратно надеты на макушки домов, словно любимые беретки французов. С причудливыми фонтанами, дворцами, скульптурами, изображающими по большей части обнажённых женщин. Французы! Этим всё сказано!
Мы ехали на арендованном чёрном Рено с водителем. Я прильнула к окну и забыла обо всём: о деловом этикете, об удаве, о конфликте между нами. Нет, конечно, я не подпрыгивала и не повизгивала радостно, как щенок, хотя очень хотелось… Мне даже сын Ниночки говорит: «Ты – неправильная тётя, тёти не прыгают», но я была абсолютно не против быть неправильной. Особенно, когда радости через край! Сейчас она била в темечко, потому что я держала её в груди, позволяя вырываться наружу лишь расползающейся то и дело улыбкой и восторженными ахами. О, как я соскучилась по радости: глупой, детской, немного экзальтированной, моей! Жить в радости каждый день – вот оно, счастье!
И я была благодарна городу на Сене, что разбудил её во мне. О, Париж, я так долго ждала с тобой встречи! Наверное, я была бы счастлива, даже если бы столица моды оказалась селом с одной колокольней посередине, но это был тот случай, когда ожидания и реальность совпали. Голова слегка кружилась, глаза жадно фотографировали и откладывали в память детали и детальки – ведь их было столько, в мешке не унести: ворота Сен-Дени, похожие на триумфальную арку; патина на тёмных статуях; живописный клошар, словно вышедший из песни Жоржа Брассенса про старика-овернца; кафешечки с красными маркизами и круглыми столиками на улице. Это в ноябре-то! Уютно, красиво, очень французисто!
– Вам нравится Париж, Виктория? – спросил удав, вырывая меня из водоворота впечатлений своим безэмоциональным тоном.
– Да! О да! – воскликнула я и, не удержавшись, ткнула пальцем в чудесный белый купол на холме: – О, Боже, смотрите, это же Базилика Сакре-Кёр! Не верю, что вижу её своими глазами!
Я обернулась на удава и поразилась: он улыбался! Не растягивал сухо губы, как обычно перед партнёрами, не ухмылялся ехидно, не хмыкал саркастически… Он улыбался с таким видом, с каким обычно отец семейства приносит дочке долгожданный велосипед. Или собаку, которую долго не разрешал завести. Немножко снисходительно, сверху-вниз, но тоже счастливо. Ого! Неожиданно… Кажется, «О, Боже» он принял на свой счёт.
– Такой красивый город, – чуть тише плескаясь радостью, сказала я.
– Петербург лучше.
– À chacun ses goûts, как говорят французы, – улыбнулась я и перевела: – Каждому свой вкус. К тому же сравнить я не могу, в Питере я не была.
– Досадное упущение, – заявил Михаил.
И я снова отвернулась к окну – жалко было пропустить хоть что-то! Но Михаил оказался ревнив, как Бог в иудейских притчах, и снова заговорил, привлекая моё внимание:
– Красота Парижа слишком преувеличена. Писатели, режиссёры, газетчики, кто только не приложил руку. Я считаю столицей мира Петербург, и всегда буду считать. Вот где величие. Вот где архитектура и мощь. Историзм, культура, никакой легковесности. Не то, что тут. И метро, кстати, неудобное. Ни в какое сравнение с питерским не идёт.
