Бессердечно влюбленный - страница 45
Вика сидела на кухне. С чаем. Пустая чашка рядом. Белая без изысков. Неужели мне?! И на Вике что-то такое домашнее, уютное, белое. И косичка. Ещё лучше, чем во всём том её… Забыл, как называется… А глаза какие! Сердце-предатель радостно заплясало и захотелось воскликнуть, как в детском фильме «Петров и Васечкин»: «Эх, Маша, ладно-ладно!» Но я опёрся рукой о притолоку и сказал:
– Мы начали с вами не с того…
Почему на «вы»? А фиг его знает, пусть ей будет приятно!
* * *
– Дайте мне две минуты, – попросил Миша.
И правда, словно спартанец, он принял душ за пару мгновений, и пришёл на кухню в чистой футболке и джинсах. Босиком… Свежий, с румянцем во всю щёку, как у деревенских мальчишек. Мне очень хотелось спросить, где он был, но это выходило за рамки деловых отношений.
Пряча смущение, я подскочила – включить уже остывший чайник, ведь Миша любит горячий – чтобы аж обжигал. Мой самый красивый на свете босс оказался рядом, в полуметре. Меня чуть не снесло от волнения, а он, как ни в чём не бывало, достал с полки симпатичную баночку, показал мне:
– Варенье. Вишня, клубника и миндаль. Средиземноморское. Хотите попробовать?
– Да…
– Тут ещё есть фиги с грецким орехом; персик, абрикос и дыня; ягодное «Комптес де Провенсе» – неуклюже прочитал он.
А меня впервые в жизни не покорёжило от искажения французских слов. Наоборот, это показалось милым, и я не стала поправлять. Миша добавил:
– Есть ещё, конечно, луковое варенье, но оно больше не к чаю, а к фуа-гра. Я просил горничную купить, не уверен, не забыла ли. – Он отошёл к холодильнику, распахнул дверцу и удовлетворённо сообщил: – Не забыла. Хотите?
– Нет, – улыбнулась я. – Ведь ночь.
– А и правда. – Он поставил баночку с небюджетным лакомством обратно. – А ещё шоколад есть. Всякий разный. Не смущайтесь. Считайте, что это мини-бар в гостинице!
– Спасибо, – я всё равно смутилась и даже рассердилась на себя: ну зачем я смотрю на него, как заворожённая?! – Что-нибудь выяснилось про переговоры завтра?
– Нет, с утра пришлют адженду, – ответил он и сел. – Но всё точно начнётся не спозаранку, так что успеем выспаться.
– Зачем же мы приехали раньше? – я налила ему чаю, почти как в офисе. Только мне отчаянно не хватало строгого галстука на нём, пиджака и… ботинок. Зачем он босиком? И ступни красивые, с ровными пальцами… Футболка обтягивала его плечи, обнажая рельефные руки, открывая взгляду плечи, как у пловца, широкую грудь – всё, что совсем не бросалось в глаза в деловом костюме.
– Для аклиматизации, – спокойно ответил Миша и подтянул к себе чашку. – И потом на понедельник не было нормальных рейсов, вы же знаете.
Нет, я ничего не знаю. Да мне как-то и вариантов не предлагалось для рассмотрения. Я села напротив, выстукивая телефонограммы своему размякшему мозгу: он – директор, начальник, удав… Но судя по ответным ударам сердца, это не очень помогало. Я сказала себе:
«Всё! Допиваю чай и иду спать. Не пропал, вернулся, не рычит, значит, можно расслабиться и просто заснуть. А то на переговорах красавица-переводчица будет синюшной и вялой, как протухшая рыба на солнце».
Миша подвинул ко мне раскрытую баночку и протянул чайную ложку.
– Пробуйте.
– Прямо из банки? – удивилась я.
– Почему нет? – он пожал плечами. – Тут главное, вкусно или нет.
Я зачерпнула краешком ложки тёмно-красного конфитюра. Миша придвинулся ближе, с другой ложкой и стулом.
– Я тоже, если вы не против.
– Конечно. – Я уткнулась глазами в свой чай.
Глупо было возражать. Но, наверное, жаль, что у меня не получилось просто заснуть, вместо того, чтобы дожидаться и увидеть его, ведь «утро вечера мудренее». А так глупость отчаянная, особенно после того, что у нас было в машине и потом. И вот мы просто сидим за овальным столом и между нами баночка конфитюра. В окна подглядывает Эйфелева башня и словно смеётся над нами. Он сдержан, я напряжена. Правда, я не умею долго оставаться в напряжении, есть в этом что-то неестественное. Даже для двух взрослых людей, которые друг друга поцеловали. Начальник и подчинённая – Боже, какое дурацкое словосочетание, опошленное тысячами историй, в одну из которых я чуть не попала! Ведь фу! Срочно захотелось уволиться, чтобы избавиться от этой запутанности. Сердце ёкнуло: а вдруг я его потом больше никогда не увижу?!
Меня бросило в холодный пот, и я вскинула глаза. Он смотрел на меня: не напористый любовник из авто и уже не удав. Совсем не удав… Опять незнакомец с длинными, пушистыми ресницами и изумрудными радужками глаз.
Дымок клубился над его чашкой, пахло пуэром. И ягодами. Я пригубила варенья.
– Нравится? – спросил Миша, словно просто для галочки.
– Очень вкусно, – призналась я. – А я совсем не покупаю варенья. Мне мама присылает из деревни. Очень люблю кизиловое и вишнёвое. Знаете, моя мама однажды бросила городскую жизнь и перебралась в горы насовсем. Вот такой поворот. А ваша мама варенье не варит?
Миша отвёл глаза.
– Моя мама умерла.
Испугавшись своей бестактности, я замерла. Я всегда теряюсь, когда случается одним словом сковырнуть розовую кожицу на недавно затянувшейся ране.
– Простите! – выдохнула я.
Он поднял глаза, зелёные-зелёные, и наши взгляды встретились.
– Не извиняйтесь, – сказал Миша, – это случилось давно. Мне ещё десять было. Просто не справилась с управлением. Автокатастрофа.
Пауза стала ещё более неловкой.
– Мне всё равно очень жаль, – искренне сказала я.
– Мне тоже.
Миша больше ничего не сказал, лишь грустно улыбнулся. Но в его взгляде внезапно заиграла целая гамма эмоций – не страсть, не показное равнодушие, а настоящее, большое, болезненное одиночество, годами скрываемое от всех, словно статуя, веками стоящая на площади, треснула, а под гипсом оказался живой человек, голый, страдающий, задыхающийся от отсутствия воздуха и свободы. И от отсутствия любви.
