Вокруг пальца – 2. Пальцем в небо - страница 97
Какая же она была добрая! И красивая! Просто не явно, как, к примеру, королева Меделин, а изнутри: красота миссис Рендальез была в искренней улыбке; в лучащихся светом глазах, в морщинках на смуглой коже; в простых, неизящных руках, которые постоянно что-то делали; в ласковом тепле, которое она излучала столь щедро.
Мне было хорошо с новой «мамой», и ничуть не волновало то, что Джек ни капельки был на неё не похож. Он прекрасен сердцем, как и она, и его юмористка-бабушка, пропахшая табаком. Вот что было важно!
А как они радовались моим попыткам говорить по-испански! И как гостеприимны были к моей подруге! Я не могла отделаться от мысли, что после долгих, трудных путешествий я действительно оказалась дома.
– Сладкие мои, мороженого не хотите? – спросила мама Джека, заглянув в мою поистине королевскую спальню.
Занавески на высоких окнах развевал бриз с Карибского моря, щекотал нос запахами тропиков. На специальном деревянном столике-подносе прямо на кровати стояли вазочки с фруктами и сладостями, домашний мохито в запотевших от холода стаканчиках. Таня сидела напротив и уже, кажется, не могла в себя запихнуть ни орешек, ни конфету. Как и я…
– Нет, спасибо! Посидите… посиди с нами, мамочка, – сказала я, с трудом привыкая называть на «ты» женщину, которую, впрочем, сразу же полюбила. Знаете ли, привычки воспитания тоже иногда не к месту.
Мама Джека подошла, поправила пару подушек под моей головой, улыбнулась и села рядом.
– Расскажете, каким Джек был маленьким? – спросила я. – Умираю, как хочу знать!
– Давай я тебе лучше покажу? – подхватилась она.
– Давайте! – обрадовалась я. – И не только Джека! Мне всё про семью интересно! Это же теперь и моя семья!
В глазах миссис Рендальез мелькнуло удивление и… благодарность, а на ум отчего-то пришла любимая присказка Джека: «Она не Моника». Но мне правда было интересно!
Таня подсела поближе.
– Обожаю смотреть семейные фотографии, они словно история, застывшая в моментах.
– Ой, Танита, как красиво ты сказала! – всплеснула привычно руками мама Джека. – Я сейчас. Всё, что есть, принесу!
* * *
Она вернулась скоро со стопкой старых альбомов, и в компании с бабушкой Хуанитой, от которой опять попахивало ромом.
До чего же умилителен был Жако – глазастый бутуз в коротких джинсиках, голенький на коврике, с мячиком. И постарше, с подбитым глазом, вечно со взъерошенными кудряшками, то с заговорщическим лицом, как у Тома Сойера, то с улыбкой во весь рот, но чаще с таким видом, словно его выловили на бегу, он притормозил и сейчас опять помчится, как паровоз, плавать, драться, бегать, гонять на велике.
Я положила руку на живот. Интересно, мой китёнок будет таким же? Если да, надо отлёживаться, пока в животике сидит, а то потом и присесть не удастся… А вдруг в меня получится – маленьким, как хоббит? Ой, нет! Надеюсь, нет! Пусть лучше богатырём – в папу!
Мама Джека открыла общий альбом. И я с удивлением обнаружила, что и на отца мой муж совсем не похож. Может, только ростом? Круглоносый, с глубоко и близко посаженными глазами, с усами и вздыбленным почти по-казачьи чубом над невысоким лбом, Хосе-Мария Рендальез был лишён благородства и чеканности в чертах, которые так нравились мне в Джеке. Судя по фотографиям, мистер Рендальез был неулыбчивым и достаточно строгим сеньором. Кажется, Таня тоже удивилась.
Два часа кряду слушая рассказы мамы Джека о семье, о школе и проказах моего любимого и смеясь от прибауточек и хохм от Хуаниты, я листала альбом за альбомом в надежде увидеть хоть кого-то из бабушек, дедушек, тёть и кузенов, у кого сходства с моим мужем было больше, чем смуглая кожа, карие глаза и тёмные волосы. Тщетно…
Он даже был белее их всех. Симпатичных было немало, но похожих никого среди одиночных и групповых фото на фоне бедного квартала, обшарпанного двухэтажного домика с жалюзи на ставнях, пляжа и улочек Сан-Хуана. Нью-Йоркских фотографий было очень мало. Видимо, все уже в цифровом варианте…
Когда солнце спряталось за горой, и включили свет, я подтянула к себе лежащий последним толстый альбом в обложке, обтянутой лиловым бархатом.
– О, это не наш, – улыбнулась мама Джека. – Случайно прихватила. Лежали рядом. Это моей бывшей хозяйки, сеньоры Эвы. Я храню… Память.
– А можно посмотреть?
– Не стоит, сладкая моя. Чужие люди… – Мама Джека мягко забрала у меня из рук бархатный фотоальбом и поцеловала в лоб. – Тебе уже отдохнуть надо.
– Я не устала…
– Нет-нет, я с врачом созванивалась, как Джакобо велел. Сеньор Кортез сказал, что тебе надо много спать. И глазки не нагружать. Подреми хотя бы полчасика, Анхелита. Потом я тебе на ужин всё что скажешь приготовлю.
– Хорошо, спасибо! – улыбнулась я.
Досадуя на себя, одноногого, беременного зайца с сотрясённой головой, глянула на подружку. Моя Таня всегда была догадлива. Она подскочила и собрала с кровати и тумбочки разбросанные альбомы.
– Я помогу вам донести, миссис Рендальез.
– Спасибо, милая.
Они ушли, Хуанита посетовала на тучи, на то, что завтра будет дождь, а потом тоже оставила меня – «не дымить же на беременную внучку». Тани не было минут двадцать, то есть целую вечность, во мне всё аж искололось мурашками от любопытства!
Наконец, резная дверь приоткрылась, пуская готические тени на стену. Это была Таня в своём широком домашнем сарафане с зелёными «турецкими огурцами». Придерживая юбку с запахом, подружка аккуратно закрыла дверь и сказала:
– Фу-ух, какие же они болтушки… А ты им нравишься! Обеим. Приятно!
– А альбом? – я аж подскочила на кровати. – Я думала, ты догадаешься принести тот альбом! Это же тётечки, которая наследство оставила Джеку!
