Его любимая кукла - страница 53
– Не мог! – выкрикнул Костя. – Не мог, как ты не понимаешь! Унижаться, выпрашивая у тебя деньги и видеть твой осуждающий взгляд – я больше не мог этого всего выносить!
– И ты решил, что проще меня устранить.
– Прости.
"Прости"… будто этим словом из шести букв можно было что-то исправить. Будто этим можно было отменить тот чудовищный факт, что единокровный брат желал его смерти.
Кто-то потянул его за рукав и, опустив взгляд вниз, Роман обнаружил, что Костя сполз с кресла и теперь стоит перед ним на коленях.
– Ты не представляешь, каково мне было. Я был здесь никем. Папаша меня не признавал. Даже не замечал, словно меня не существовало вовсе. А ты… ты был идеальным. Образцовый сын. Законный ребенок. Серьезный, ответственный… А я… этот ублюдок даже на смертном одре обо мне не вспомнил! А я надеялся на это до конца… Мне было ничего больше не нужно. Только услышать от него хоть раз "сын". А он, даже умирая, звал тебя! Только тебя! – руки Кости, цеплявшиеся за манжеты рубашки Ромы, дрожали. Королев видел, как судорожно двигается его кадык, когда тот сглатывает, прежде чем произнести следующее слово. Костя продолжал говорить – отрывисто, путанно, невпопад. Казалось, он с огромным трудом выталкивает из себя каждую букву, а Роман смотрел на него и почти не понимал ничего из того, что тот произносил. Только видел умоляющий взгляд серо-голубых глаз и ощущал, что это конец. Не для Кости. Для него, Романа.
– Я не был ему нужен, – бормотал Костя. – И матери не был нужен. Иначе она бы не прыгнула из окна, наплевав на меня…
– Ты был нужен мне! – не выдержал вдруг Роман. – Мне! Почему тебе этого было мало?!
– Почему ты мне об этом не говорил? – сорвался в свою очередь Костя. – Почему только отчитывал менторским тоном, словно я какое-то безмозглое животное?!
– Я показывал это, как умел! – Роман наклонился и с силой встряхнул брата за плечи. – Думаешь, если бы мне не было до тебя дела, я бы пытался тебя исправить?!
– Я не хотел, чтобы меня исправляли! Я хотел, чтобы меня любили!
– Любили ту пьяную свинью, которой ты чаще всего являлся?
– Да! – Костя скрюченными пальцами впивался в руки Романа – то ли желая причинить боль, то ли боясь отпустить от себя брата. – Ты так и не понял, что я пил, чтобы забыть о том, кто я есть. Что я играл, чтобы разбогатеть и стать тебе равным…
– Ты и был мне равным. Я любил тебя всегда, каким бы ты ни был. Я боялся, что ты кончишь также, как отец. Ты похож на него больше, чем можешь себе представить. Возможно, потому он и старался тебя не замечать.
– О да. Все, что было в нем дерьмового – унаследовал я, – с губ Кости сорвался горький смешок. – В то время, как ты…
– Я делал все вопреки. Старался ни в чем на него не походить. Вот и все.
Костя не сказал в ответ ни слова. Но от того, что читалось в его взгляде – какая-то детская беззащитность и боль, рожденная не одним днём, а долгими годами – Роман ощутил, как внутри него появляется новое уродливое ощущение. Он считал, что в душе у него уже все вытоптано и выжжено, но теперь понимал, что вот то удушающее, разрывающее на части чувство, которое стремительно нарастает с каждой секундой – это то, что не пройдет никогда. То, от чего он не сумеет избавиться. То, что сожрёт его в конце концов заживо.
– Я не хотел этого, – снова заговорил Костя и голос его звучал испуганно. Казалось, он понимал, что творится сейчас в душе Романа, и боялся этого сильнее, чем его гнева. – Я был пьян в тот день. Снова. Но это я вызвал на место аварии полицию и скорую. Заранее. Думал, что они смогут все предотвратить… но опоздал. Рома… – его хватка стала крепче, словно он сосредоточил все силы на том, чтобы не выпустить из пальцев тонкую ткань рубашки брата. – Я был… ничтожеством. Ничтожеством, которое вообразило, что если тебя не будет – то оно станет кем-то значимым. Я ошибся, Рома, слышишь? Без тебя я – никто в квадрате. Потому что ты – все, что у меня есть.
По лицу Кости потекли слёзы, и выносить это у Романа больше не было никаких сил.
Он не мог винить его больше. Он вообще не мог его винить. Если брат возненавидел его так, что желал его смерти – значит это он, Роман, вел себя неправильно. Значит и для Кости не сумел стать кем-то дорогим и близким, несмотря на то, что в их жилах текла одна кровь. Значит, не смог позаботиться о брате как следует, не смог показать ему, что он на этом свете не один.
Он вдруг четко понял, что должен делать дальше. Что является единственно верным в его ситуации. Костя был неправ, говоря о себе как о ком-то лишнем. Лишним был он, Роман. Вся его жизнь – яркая демонстрация этого простого и очевидного факта.
С этим осознанием пришло и спокойствие. Роман не без труда отцепил от себя брата и вышел из комнаты, немало больше не заботясь о том, что все узнают, что он ходит. Немало не заботясь о том, что теперь он открытая мишень для тех, кому Костя должен был денег. Он устал быть жертвой. Сегодня он станет вершителем.
Роман не знал, что Костя шел за ним до самого кабинета. Не знал, что тот слышал, как он говорил по телефону. И даже не представлял, на что способен младший брат, доведенный до паники и отчаяния. Хотя после всего, открывшегося сегодня – следовало.
В голове было пусто, когда Роман выворачивал на заброшенную трассу. Казалось, внутри у него уже не осталось ничего – ни мыслей, ни сомнений. Возможно, то, что он планировал сделать, станет лучшим поступком за всю его никчемную жизнь.
Поворот, у которого он назначил встречу Каневскому, неминуемо приближался. Он сказал этому сукиному сыну, что у него есть для него деловое предложение. Но на самом деле обсуждать с ним ничего, конечно, вовсе не собирался. Он не позволит этому ублюдку даже покинуть машины. Никогда.
