Высота одиночества - страница 172
— Пошли. — Рината, зевнув, выбралась на улицу.
— А тебе идет! — Рината лукаво улыбнулась, когда Игорь, водрузив на голову синюю шапку-ушанку с белыми подворотами, повернулся к ней.
В магазине они были совершенно одни. Пару минут назад, довольные превосходной олимпийской экипировкой, ушли несколько ребят из сборной по бобслею. Один из них — крупный и широкоплечий, так засмотрелся на Рину, что товарищи по команде ни преминули подначить его. В белом, доходящем до колена пальто, отороченном натуральным мехом и украшенным фольклорным орнаментом, она была похожа на зайчика. Такого белого и пушистого. И только резко контрастирующие с белым цветом черные смоляные волосы, нарушали эту картину. Даже невыспавшаяся и уставшая, Рина была очаровательна, а уж стоило ей улыбнуться…
Игорь медленно приблизился к Ринате, взял из её рук красную шапку с помпоном и водрузил ей на голову.
— На себя посмотри! — Он подтянул к её подбородку два свисающих вниз помпона и поцеловал Рину в носик.
Она поморщилась и недовольно заворчала:
— Мне жарко.
— Мне тоже, а что поделать?
Помимо курток, на них были свитера из натуральной шерсти, так же входящие в комплект одежды для сборной: на Рине — белый с красным и синим орнаментом, на Игоре — темно-синий с белым и красным — цвета российского триколора. К организации домашних Олимпийских игр Россия подошла ответственно. Спортивные объекты, олимпийская деревня, развлекательные мероприятия. Исключением не стала и предоставленная сборной форма. Дизайнеры потрудились на славу — каждая мелочь, каждый аксессуар несли в себе частичку русской самобытности. Казалось, что в орнаменты и узоры вплетена мечта. Каждая деталь формы, будь это тренировочная майка или парадный пиджак с гербом страны, ботинки или перчатки — всё это было понятно сердцу, всё это вызывало трепет и откликалось в душе теплом. Только теперь они понимали участников летних игр восьмидесятого года. Мишка, улетающий в небо, застывшие в глазах слезы… А вот теперь и им предстояло участвовать в домашней Олимпиаде. Первой в истории России зимней домашней Олимпиаде. И именно здесь, в России, им предстояло защищать честь своей страны, выходить на стадион, под завязку забитый болельщиками.
— Ну что? Все перемерила? Может, поедем уже?
— Угу. — Ринка стащила шапку, расстегнула пуховик и, сняв его, аккуратно положила на мягкую кушетку. Тряхнула головой и, бросив на Игоря тёплый взгляд, направилась к примерочной кабинке.
— Алла Львовна пригласила меня в ресторан, — внезапно сказала Рина, когда они уже подъезжали к школе.
— Когда?
— Вчера на банкете.
— Да нет, — он на долю секунды отвлекся от дороги. — Идете когда?
— Завтра, — вздохнула Рината и бросила на него неуверенный взгляд.
— Ты переживаешь…
— Она сказала, что хочет поговорить со мной, но не уточнила, о чем именно.
— И ты боишься чего-то?
— А ты не заметил, что я всего непонятного боюсь? — усмехнулась она, покосившись на Игоря.
Тот ответил ей взглядом, лучше всяких слов говорившим, что кому-кому, а уж ему об этом отлично известно.
— Я боюсь, что она захочет перевести наши отношения… — Она замолчала, уткнулась в ворот куртки и принялась пальцами теребить собачку у подбородка. — Что она захочет, чтобы я называла её мамой. — Тихонько выдохнув, Рината убрала руки от лица и сложила их на коленях.
— Рин, — Игорь, не отрываясь от дороги, наощупь нашел её ладошки и накрыл их своей. — Алла Львовна не сделает ничего, к чему ты не готова. Я думаю, она способна подождать, пока ты привыкнешь к мысли, что у тебя есть мама. Она столько лет ждала.
— А я столько лет её мучила. — Пальцы Рины переплелись с его. — Всех мучила.
— И даже Бердникова?
Игорь хотел пошутить, но и мимолетного взгляда, брошенного на Ринату, ему хватило, чтобы понять — он попал в запретное поле. Глаза Ринаты приобрели странное выражение: смесь сожаления и досады. Она откинулась на спинку сиденья и задрала голову, то ли пытаясь совладать с эмоциями, то ли стараясь не выглядеть слишком уж удрученной.
— Знаешь… Я устала его ненавидеть. Он мой отец, тут уж ничего не поделаешь. И я… я знаю, что он готов пойти на все ради меня.
— Хочешь сказать, что простила его? — Игорь подъехал к школе, припарковался и, выключив мотор, хмурясь, повернулся к Рине. — Как такое вообще можно простить, я не понимаю?!
— А ты и не сможешь… — Рината посмотрела на него и снова отвела взор. — Я помню нашу с ним первую встречу. Он отвез меня в торговый центр, накупил игрушек и сладостей. — Пальцы её опять тронули собачку на молнии. Она покачала головой и задала вопрос, ответа на который вовсе не требовалось. — Ты понимаешь, что это такое для девочки из детского дома? — Она тяжело вздохнула. — А потом он отвел меня на каток. Я стала заниматься фигурным катанием… Не просто кататься, Игорь, а именно заниматься фигурным катанием. За оградой детского дома скрывался огромный, яркий мир, и этот мир открылся мне. Я получила дело, позволившее мне побывать в странах, в которых я бы в жизни не побывала, если бы осталась в детском доме. Я даже в Австралии была на юниорском этапе Гран-при. Владимир Николаевич дал мне очень много для детдомовской девчонки. Я очень сильно любила его. Очень, Игорь. — На секунду салон машины окунулся в молчание. Рината наконец оставила застежку в покое и сложила руки на коленях, взгляд её бесцельно упирался в приборную панель. — Но отобрал он гораздо больше. Я бы хотела иметь свою комнату с розовыми стенами и потолком… Таким, знаешь, в сияющих звёздочках. Как звёздное небо по ночам. А ещё я бы хотела кукольный домик и Барби… — Она коротко выдохнула, проглотила ком в горле и продолжила: — Да, Барби я бы очень хотела. Только не просто Барби, а вот в этой комнате со стенами, с небом… И фотоальбом со своими фотографиями, и чтобы по выходным в парк или на аттракционы. А можно и без аттракционов, можно совсем без Барби и без кукольного домика, — Рината посмотрела на Игоря. В глазах её стояли слезы, а подбородок подрагивал. — И даже без звездного неба, только бы мама и папа были рядом, — просипела она, и слёзы, будто бы по команде, покатились из её глаз. — Он мой отец. Отец, которого я заслужила. Только вот… Только вот не знаю, за что мне такая мама…