Безмолвные воды - страница 60
– Кэти, у нас действительно было не так уж много времени, чтобы обсудить все детали, но все это так волнительно, не правда ли?
Мама всплеснула руками и подпрыгнула.
– Да! Я ждала этого дня целую вечность и понимаю, что это мой единственный реальный шанс устроить свадьбу хотя бы для одного из моих детей.
У меня внутри все сжалось, а Келвин прошептал:
– Мама, прекрати.
– Я просто хотела сказать: не похоже, чтобы твои сестры вообще когда-нибудь собираются выйти замуж. Шерил помешалась на феминизме, а Мэгги… Все, что я хочу сказать, – у меня вряд ли будет шанс заниматься подготовкой их свадеб, – мама повернулась к Стейси и сжала ее руку. – Но, по крайней мере, у меня скоро появится еще одна дочь, чтобы все это сделать. Я чувствую, что наконец-то получу ту дочь, на которую смогу рассчитывать. Видит Бог, в воспитании Шерил я упустила много важного, и теперь эта своенравная девчонка колесит по всему миру, поэтому сомневаюсь, что она вообще когда-нибудь задумается о браке. А знаете, что в городе говорят про Мэгги? «Страшная история. Самый жуткий материнский кошмар. Эксцентричная чудачка». И с ними сложно не согласиться. Она больна, и ей уже не поправиться. Скорее всего, ей лучше никогда не покидать дом. Здесь для нее безопаснее.
Ой.
– Кэти, – прошипел папа.
Все резко повернули головы и увидели, что мы с ним стоим всего в нескольких метрах от них. Увидев меня, все трое нахмурились. Мамины щеки залил румянец, и она разволновалась еще сильнее.
– Мэгги Мэй, ты же знаешь, что нужно постучать, когда входишь в помещение, чтобы объявить о своем присутствии. В противном случае, получается подслушивание, а это неприлично.
Неприлично? Сегодня утром мать во всей красе продемонстрировала свое умение быть «приличной».
Я четыре раза стукнула по столешнице. Я здесь. Я здесь. Я здесь. Я здесь.
Они продолжали смотреть на меня с хмурыми выражениями на лицах. А я продолжала стоять, чувствуя себя крайне неловко. В итоге, переступив с ноги на ногу, я отправилась к себе в спальню.
***
На подоконник моей комнаты села зарянка, словно напоминание о свободе, которой мне так не хватало. Я снова и снова перечитывала список желаний, пока не осознала, что выучила его наизусть. Закрыв записную книжку, я положила ее на подоконник. Мамины слова не шли у меня из головы.
Я должна выйти отсюда. Я выйду.
Мне следовало еще много лет назад собрать все необходимые вещи и давно покинуть дом. Я должна была отправиться на поиски приключений, найти свою любовь и обвенчаться в большой церкви под торжественное пение хора и нелепые шутки священника. Я должна была стать знаменитой, как мой брат. Ну, или хотя бы чем-то большим, чем являюсь сейчас – ничем.
Встав со стула, я вышла из комнаты и достала из кладовки чемодан. Притащив его в спальню, я села на пол и начала складывать одежду. Сперва я уложила любимые книги. А на них – самые любимые книги. На самом верху я положила список желаний.
Я выйду.
Я выйду.
Сердце пустилось вскачь, но я старалась сохранять ясность ума. Не задумывайся. Просто собери вещи и иди. Сделать первый шаг будет труднее всего, но оно того стоит. Миссис Бун была права. Я должна жить так, чтобы мама снова могла мной гордиться. Я должна жить ради Брукса.
Когда на обложку «Голодных игр» упали первые несколько слезинок, я собрала все силы, чтобы прекратить плакать. Подсознание упорно убеждало остаться дома, рисуя разные ужасы, поджидающие меня за пределами этих стен, и напоминая о тишине, бывшей моим проклятием все эти годы.
Ш-ш-ш-ш…
Ш-ш-ш-ш…
Я тряхнула головой и продолжила собираться.
Будь выше этого. Будь сильнее, Мэгги Мэй.
Дверь скрипнула и открылась. От испуга я подпрыгнула, но потом увидела, как в комнату входит папа. Он заметил чемодан и, поморщившись, подошел к окну, выходящему на улицу.
– Иди сюда, Мэгги, – сказал он.
Я встала и подошла к нему. Несколько минут прошли в абсолютном молчании, после чего он снова заговорил:
– Знаешь, Эмили Диккинсон не любила встречаться с новыми людьми, – естественно, ему была известна история жизни Эмили Диккинсон. – Она покидала дом своего отца всего несколько раз, а через какое-то время и вовсе перестала выходить. Всегда одевалась в белое и была очень немногословной. (Примеч.: Эмили Диккинсон – американская поэтесса 19 века).
Я смотрела на улицу, наблюдая за детьми – они играли в догонялки, катались на велосипедах. Они в своей жизни испытали гораздо больше, чем я за все эти долгие годы. Я смахнула очередную слезу, чтобы папа ее не заметил. Он увидел это и улыбнулся. Папа всегда замечал мои слезы и улыбался, но это была печальная, вымученная улыбка.
– Одно лишь то, что она была не похожа на других, не делало ее уродом. Знаешь, люди тоже называли ее нелюдимой чудачкой. А Эйнштейна считали слабоумным.
Я улыбнулась, но он все равно каким-то образом разглядел мою печаль.
– Мэгги Мэй, ты хороша такая, какая есть.
Типичная фраза моего отца.
– Я знаю, что тебя волнует. Тебя волнует то, что думают о тебе другие. То, что думает о тебе твоя мать. И то, что думаю о тебе я. Откровенно говоря, все это пустая трата времени. Мы с твоей матерью, конечно, старше, но это никоим образом не делает нас мудрее тебя. Мы тоже до сих пор развиваемся, меняемся. И совершенно неважно, как люди называют тебя: отшельницей или чудачкой. Это не имеет значения. Важно лишь то, как ты называешь себя наедине с собой, – он снова улыбнулся мне. – Если однажды ты решишь выйти из дома и во всем разобраться, то, во что бы то ни стало, сделай это. Но не ради того, чтобы сделать счастливыми меня или маму, теряя при этом, на мой взгляд, собственное счастье. Уходи из дома, когда сама будешь к этому готова, а не под влиянием чьего-то давления. Договорились?
