Облажаться по-королевски - страница 68

- Генри Пембрук! Прошла целая вечность… как ты, черт возьми?

- Я в порядке, Пенелопа.

Сара и Пенелопа делают реверанс, короткий и быстрый, затем Пенелопа резко хмурится на Генри.

- Только не говори, что ты был здесь в гостях и не подумал заглянуть ко мне! Я никогда тебя не прощу.

Генри усмехается.

- Возвращайся с нами. Я все тебе компенсирую.

Она надувает губы.

- Не могу, мама ненавидит город - слишком шумный, слишком многолюдный.

- И мы должны принести домой ужин. Мы его сейчас забираем, - говорит Сара мягким, воздушным голосом, прижимая к груди книгу в кожаном переплете.

- Что читаешь? - спрашивает Оливия.

Девушка улыбается.

- «Чувство и чувствительность».

- В тысячный раз, - ворчит Пенелопа. - И она даже не читает, как нормальный человек - я подарила ей на день рождения электронную книгу, но она ею не пользуется! Она таскает все эти книги в сумке, которая вот-вот развалится.

- Электронная книга - это не то, Пенни, - тихо объясняет Сара.

- Книга есть книга. - Генри пожимает плечами. - Это просто... слова. Не так ли?

Сара густо краснеет - почти багровеет. Но по-прежнему качает головой в сторону моего брата - с жалостью. Она открывает книгу и подносит ее к его лицу.

- Понюхай.

Через мгновение Генри наклоняется и недоверчиво обнюхивает страницы.

- Чем пахнет? - спрашивает Сара.

Генри снова принюхивается.

- Пахнет... древностью.

- Вот именно! - она сама вдыхает запах страницы, глубоко и долго. - Бумага и чернила – ни с чем не сравнятся. Единственное, что пахнет лучше, чем новая книга, - это старая.

Кто-то роняет поднос с бокалами за стойкой, и грохот разносится по всей комнате. И Сара фон Титеботтум замирает, ее глаза пусты, а кожа белее страниц, которые она держит в руках.

- Леди Сара, - спрашиваю я, - с вами все в порядке?

Она не отвечает.

- Все в порядке, - шепчет ее сестра, но она, кажется, ее не слышит.

Генри прижимает ладонь к ее руке.

- Сара?

Она быстро вдыхает – задыхаясь - будто и не дышала. Затем моргает и оглядывается вокруг, слегка запаниковав, прежде чем прийти в себя.

- Простите меня. Я… испугалась… грохота. - Она прижимает руку к груди. - Пойду подышу свежим воздухом и подожду Пен снаружи.

Как раз в этот момент официант в униформе приносит заказанный ужин.

Пенелопа просит официанта отнести его в машину, и мы прощаемся.

На выходе Пенелопа напоминает Генри:

- Позвони мне! Не забудь.

- Позвоню. - Он машет рукой.

Затем он смотрит им вслед, наблюдая, как они выходят за дверь.

- Она странный маленький утенок, не так ли?

- Кто? - спрашиваю я.

- Леди Сара. Жаль… она могла бы быть хорошенькой, если бы не одевалась как монашка.

Оливия цокает языком, как неодобрительная старшая сестра.

- Она не была похожа на монашку, дурачок. Может, она занята - своими интересами или чем-то еще - и у нее нет времени, чтобы тратить его на внешность. Я могу это понять. - Она указывает сверху вниз на свою соблазнительную маленькую фигурку. - Хочешь верь, хочешь нет, но в реальной жизни я так не выгляжу.

Я обхватываю руками ее талию.

- Чушь, ты прекрасна, что бы на тебе ни было надето. - Затем я шепчу ей на ухо: - Особенно когда на тебе нет ничего.

- И все же, - размышляет Генри, когда мы направляемся к двери, - я не прочь взглянуть на то, что находится под длинной юбкой Мисс Чувства и Чувствительность. С такой фамилией, как у нее, там должно быть все в порядке.

ГЛАВА 21

Николас

Моя мама однажды сказала мне, что время подобно ветру. Он мчится над вами, проносится мимо вас - и как бы вы ни старались, как бы вам ни хотелось, вы не можете удержать его, и вы никогда не сможете его замедлить.

Ее слова эхом отдаются в моей голове, когда я лежу без сна в своей постели, в серой предрассветной тишине, в то время как Оливия тихо спит рядом со мной.

Четыре дня.

Это все, что у нас осталось.

Время пролетело так же быстро, как переворачиваются страницы в книге. Это были славные дни - наполненные смехом и поцелуями, стонами и вздохами, большим удовольствием во всех отношениях, чем я когда-либо позволял себе мечтать.

В течение последнего месяца мы с Оливией действительно наслаждались нашим временем вместе. Мы ездили на велосипедах по городу - с охраной поблизости, конечно. Люди махали нам и звали - не только меня, но и ее тоже.

- Прелестная девушка, - говорили они.

Были пикники возле пруда и поездки в другие наши владения, сладкий голос Оливии эхом разносился по старым коридорам. Я научил ее ездить на лошади, хотя она предпочитает велосипед. Несколько раз она ходила с Генри и мной на охоту – закрывая уши при каждом нажатии на курок, как она это делает всегда.

У Оливии и моей бабушки не было особых причин вступать в контакт, но когда они это делали, королева обращалась с ней вежливо, если не холодно.

Но однажды в воскресенье Оливия испекла булочки к чаю. Это был первый раз, когда она пекла с тех пор, как покинула Нью-Йорк, и она действительно наслаждалась этим. Она сделала свой собственный вкусный рецепт из миндаля и клюквы. Моя бабушка отказалась попробовать даже кусочек.

И тогда я ее немного возненавидел.

Но этот единственный мрачный момент гаснет перед тысячью ярких. Тысячью прекрасных воспоминаний о нашем времени вместе.

А теперь наше время почти вышло.

Семя идеи было посажено в моем сознании на некоторое время – месяцы - но я не дал ему прорасти.

До сих пор.

Я поворачиваюсь на бок, прокладывая дорожку поцелуев от гладкой руки Оливии к ее плечу, уткнувшись носом в ароматный изгиб ее шеи.