Один год жизни - страница 127

К концу следующего полугодия после подтверждения диагноза, Кит обрел букет из основной симптоматики, актуальной для безнадежно больных ОЛЛ:

1) Интоксикация, повлекшая за собой постоянное недомогание брата, его резкую потерю веса, периодические лихорадки, провоцируемые вирусными, бактериальными и грибковыми инфекциями.

2) Гиперпластический синдром, заставивший его носить бандану на шее, чтобы спрятать страшно опухшие лимфоузлы.

3) Кровоизлияние в глазную сетчатку и отечность зрительного нерва, из-за которых у Кита резко ухудшилось зрение. Офтальмоскопия выявила в рамках глазного дна наличие лейкемических бляшек, но доктора не смогли посоветовать ничего лучше, чем приобрести очки (смысл тратиться на лазерную терапию, если парень всё равно скоро скончается? Зачем ему в последние дни ясным взором видеть этот жестокий мир?).

4) Тахикардия и дыхательные нарушения на фоне анемического синдрома и опухших периферических лимфоузлов, из-за которых Кит с каждым днем урезал свой прогулочный маршрут и в итоге стал ограничиваться задним двором, который мама, специально ради него, впервые привела в порядок.

Цитостатики вскоре перестали помогать, не помогала и вера в чудо.

Белая смерть — одна из самых безжалостных, любящая пытать свою жертву и находящихся с ней рядом. Естественно, Кит почти круглосуточно находился под дозой морфина, что должно было гарантировать анестезию, но всё равно его страдания оставались слишком сильны. За последний месяц его жизни мы все постарели минимум на пять лет — у еще молодого отца появилась очевидная седина на висках, а мать подсела на антидепрессанты, с которых потом смогла слезть лишь спустя полтора года после смерти сына.

Кит умер солнечным, мартовским днем, но смерть его была беспощадно мучительна. К моменту своего последнего вздоха, мой старший брат настолько устал жить, что все желали ему скорейшей кончины, даже я. Мучительная смерть близкого человека делает из тебя, возможно, последнюю сволочь или, может быть, законченного мученика, заставляя тебя желать дорогому тебе человеку не выздоровления, но смерти. Но она не спешит приходить даже после того, как ты признаешь своё бессилие, своё поражение. Она стоит рядом с тобой и наслаждается твоими муками, муками твоих близких и умирающего, пока ей не опостылит и она не захочет новой дозы отупевшего горя. И лишь после длительного раздумья, она, наконец обрезает нить завывающей от боли жизни, чтобы отправиться к другому несчастному, давно ожидающему её у своего изголовья. После подобного самые близкие умершему люди словно перестают жить — они переходят в многолетний режим существования, тратя свою жизнь на транквилизаторы, алкоголь и прыжки с парашютом, в надежде на то, что купол над их головой не раскроется. Я пробовал все вышеперечисленные варианты, поэтому, когда осознал, что стою на грани отчисления из Кембриджа, даже не успел огорчиться. Из подающего надежды студента я перешел в ранг самого отстающего по всем статьям и показателям разгильдяя, но мне было откровенно наплевать. Я снова взялся за учебу лишь потому, что случайным образом обнаружил, что полное погружение в книги помогает забыться лучше, чем алкоголь или беспорядочные половые связи. На момент обнаружения рака крови у Кита, я встречался с длинноногой блондинкой, безрассудно приурочивая химию между нами такому великому чувству как любовь. Но лишь только после смерти брата я понял, чем на самом деле является любовь и что несет с собой это чувство — боль. Отупевшую, глухую боль, сводящую с ума даже самых сильных мира сего. Мне не было больно расставаться с Моникой, которая больше двух месяцев не смогла вынести моей кислой мины и отсутствие с моей стороны желания затаскивать её в постель ежедневно, как это было прежде. Порвав лишние связи, мне даже стало легче от того, что больше никто не выносил мне мозг псевдозаботой и новым нижним бельем.

Мне было настолько больно от мучительной смерти Кита, что я буквально отупел от силы этой боли. Мне не хотелось больше любить кого-то кроме оставшихся у меня родителей, которых в будущем я неизбежно должен буду по очереди потерять. Передо мной начали мелькать разномастные девушки, порой не отличавшиеся трезвостью или сексуальностью, но меня это не останавливало, так как я наверняка установил для себя границы: никакой новой любви в моей жизни, по крайней мере, в ближайшие десять лет, и никаких нежелательных беременностей от моих похождений. Если с выпивкой и острыми ощущениями вроде банджи-джампинга или хели-скиинга было покончено в течение года, то от привычки залезать под юбку каждой подвернувшейся девице я избавился лишь после окончания университета. Спустя четыре года после образования кратера в области моего сердца, я почувствовал, что устал от чужого запаха на моем теле. Внезапно я решил утихомирить свои гормоны, что у меня с легкостью получилось, и вскоре я сократил количество секса в своей жизни до одного раза в месяц. В итоге, полгода назад, я решил поэкспериментировать и отказаться от него вовсе, однако спустя три месяца почувствовал ломку, но было уже поздно слезать с иглы, так как к тому времени я встретил Тэмми.

Я не верил в любовь с первого взгляда и не потому, что мои родители были приверженцами воспитания исключительно на почве реализма, а потому, что со времен моей первой оборванной косички рыжеволосой одноклассницы, это понятие ассоциировалось у меня с чем-то туманным и неопределенным. В моем сознании любовь с первого взгляда стояла на антресоли бессознательности, между эффектом Плацебо и мифами Древней Греции. Поэтому, после того, как я увидел сестру Глории сидящей на крыльце её дома, мой мозг наотрез отказывался выдавать логическое объяснение тому, почему он отрекается думать о чем-то кроме незнакомки, которая меня даже не заметила. Однако уже после шумного ужина в компании семейства Пейдж, во время которого состоялся мой первый обмен словами с завораживающей красавицей, я понял, что по уши влюблен. Внезапно я почувствовал себя последним идиотом, позволяющим себе втрескаться в неизвестного человека лишь потому, что он притягивает меня к себе сильнее, чем гравитация к земле.