Контракт стервы - страница 27
Вдруг Фрэнки подняло в воздух, и она забарахталась, подумав, что вот оно — у нее выросли крылья. Но над ухом заорал злой голос: «Не вырывайся, сумасшедшая!»
Это был Максим. Он явился в мягкой дутой куртке, и Фрэнки сразу почувствовала его тепло, а на душе стало спокойно. Странная реакция для добычи, которую Егерь пытается загнать. Надо бы испугаться, а Фрэнки улыбнулась, как будто радугу увидела на темном небе.
Максим промок в секунды. Он прижал Фрэнки к себе под бок и поволок в холл корпорации. Под козырьком к нему тут же подбежала охрана, и скоро Фрэнки с Максимом оказались в безопасности. Девушка дрожала, с нее стекали струи воды, но Егерь не дал времени отдышаться или отжать волосы.
— Давай быстрее, пока еще можно, — произнес он не имеющую смысла фразу, и Фрэнки послушно пошлепала следом. В лифт Фрэнки отказалась войти, разумно предусмотрев, что может рубануть электричество, но Максим с такой ненавистью на нее глянул, что она умолкла и последовала за своим спасителем. Они поднялись на двадцать восьмой этаж и вышли прямо на крышу. Оказалось, вертолет, пролетавший над зданием, принадлежал Езерским, и сейчас он стоял на площадке, дожидаясь их.
— Шеф, быстрее, еще минута — и не взлетим, — кричал пилот, и Максим приказал Фрэнки бежать быстрее. Они уселись на задние сиденья, и вертолет оторвался от земли. Минут пять-шесть — и они снова приземлились, и снова молча вошли в лифт. Пилот пожал Максиму руку и сказал:
— Ничего себе погодка! Вроде и ожидаешь, а каждый раз — как в первый раз. Шок чистой воды… Дождевой, вернее! — он посмеялся своей шутке.
Максим ничего не ответил, Фрэнки он тоже игнорировал. Дверь открылась, и троица вошла в пентхаус. Пилот в двух предложениях обсудил планы на вертолет и поспешно удалился: пояснил недоумевающей Фрэнки, что живет в соседнем доме; удобно.
Неудобно же было самой Франсуазе. Она стояла в мокрая, продрогшая, одежда неприятно липла к телу, а про макияж и говорить не хочется. Наверное, выглядит, как рыдающий Джокер. Она огляделась: просторная комната, современная. Без голов на стенах и без шкур, хотя мрачный камин имелся в наличии и требовал жертвенной шкуры белого медведя.
Что и требовалось доказать: Максим не настолько монстр, как ей пытались представить и как самой хотелось бы думать.
— Прими горячий душ, потом поговорим, — сухо сказал он, сбрасывая куртку, потом свитер… майку…
Ох, мамочки. Егерь был до того притягательный охотник, что хотелось броситься к нему в силки, лишь бы приласкал напоследок. Умеренно накачанная фигура, с татуировкой шаманского «браслета» на плече, который, конечно же, значил что-нибудь жутко модное, вроде отгона злых духов и Франсуаз Уваровых… А плечи! Спина — как у фитнес-тренера, и кожа влажная от дождя. Хочется подойти и обнять. Фрэнки сглотнула и, заставив себя отвернуться, сбросила красный дождевик.
— А где ванная?
Максим даже не повернулся к ней.
— Налево, прямо, потом направо.
Она кивнула, хотя он и не мог видеть, и побрела на экскурсию по жилищу Егеря. Стены — серебристые, мебель — бледных тонов, ничего лишнего. Да он педант! В ванной не было ни одной женской вещи…
…И тут Фрэнки прошибло холодным потом: о боже! У него же есть невеста!
Она застыла, глядя на себя в широкое зеркало на стене.
— Как я могла забыть, что у него невеста?!
Фрэнки об этом ни вчера, ни сегодня ни разу не вспомнила. А он и не напомнил! Бабник!
Живут они с невестой, однако, раздельно — либо это не дом Егеря, а место временной дислокации и он сюда приводит женщин, как на траходром. Благо вертолетная площадка есть.
Кошмар. Позор. Как ты могла, Фрэнки?
Это было ужасное чувство. Как будто совершила преступление в состоянии аффекта, а теперь одумалась. И хуже всего, что хотелось совершить преступление снова, но теперь-то мозг трезво мыслит и не оправдаешься забывчивостью.
— Я в аду…
Она разделась и вошла в просторную душевую кабину, включила воду и простояла под горячей водой минут десять, размышляя, как себя теперь вести.
Напомнить Максиму о невесте — значит, показать, что обижена. Глупо.
Не говорить о невесте и не подпускать его к себе — значит, подтвердить его теорию о заговоре. Мол, вчера было можно целоваться, потому что собиралась его втянуть в скандал с изнасилованием, а сегодня нельзя, ибо скандала не получилось.
А если не напоминать о невесте и подпустить к себе?
«Тогда ты, Фрэнки, обычная шлюшная тряпка».
Методом исключения остается один вариант: упомянуть о невесте и позволить ему касаться себя. Он поверит, что Фрэнки была искренней вчера.
«Да, но тогда ты — циничная сволочь, которая не гнушается заигрывать с почти женатым мужчиной».
Ну и как тут выбрать: горделивая наивная обиженка, шлюшная тряпка или циничная сволочь?
Она выключила воду, вышла из душа, обмоталась белым махровым полотенцем и вдруг вспомнила:
— А как же вариант «стерва»? Можно сделать вид, что вообще ничего не произошло накануне, а при первой же возможности — уйти. Даже не поблагодарив за спасение, заметьте! Вежливость запрещена контрактом.
На том Фрэнки и порешила. Она на цыпочках вышла из ванной, прошлепала босиком в гостиную, чтобы попросить сухую одежду, но… ничего не успела сказать. Максим прошел мимо нее, задев плечом, как будто нарочно, и скрылся в ванной комнате. Отлично. Придется сидеть в полотенце, пока он не явится.
В квартире было тепло, и Фрэнки захотелось лечь на диван и подремать; она совершенно не боялась. Да, она снова осталась наедине с врагом семьи, но это казалось… правильным. Будто они с Максимом знакомы сто лет, не как конкуренты, а именно как двое людей, каждый со своими заскоками.
