Везувиан - страница 67
– Я проделываю с ней… с каждой из них… Вещи, которые никогда бы не смог проделать с тобой, о которых никогда не посмел бы даже заикнуться тебе. – Ян говорил медленно и тихо, пугая и сводя меня с ума одним своим голосом. – Вещи, за которые плачу двойную цену. Иногда, когда все заходит слишком далеко, приходится платить тройную. Я подхожу к ее спальне. Слышу шум фена. И голос, который перекрикивает шум. Я захожу в комнату. Она смешно танцует и сушит голову перед зеркалом, иногда выключает фен и поет в него, как в микрофон. Она улыбается своему отражению. Ее зеленые глаза сияют. Я стою за дверью, как хищник в засаде, собирающийся напасть на жертву.
Он стоял сзади, а я вся дрожала. Я не хотела слушать его, хотелось закрыть уши руками, кричать, чтобы он перестал – но вместо этого жадно ловила каждое слово.
– Но я не вхожу, а наоборот покидаю комнату. Я захожу обратно через десять минут и вижу, что она вышла из ванной и сидит перед телевизором. Ест конфеты. Ее ноги задраны на стол. На ней короткий желтый халат. На подоле – маленькое вишневое пятно. На спинке дивана плюшевая игрушка – енот. Она поворачивается и берет енота на руки. Говорит ему: «Проголодался, малыш? Мамочка сейчас тебя покормит». Внизу моего живота тесно и горячо. Я не могу больше себя сдерживать. Моя плоть рвется к ней. Я влетаю в комнату, нападаю, как голодный дикий зверь, готовый растерзать в клочья мягкую нежную плоть перед собой. Резко стягиваю одежду, свою и ее.
Он замолчал.
«Как именно ты истязаешь их, Ян? Что ты с ними делаешь?» – спрашивала я взглядом. Ян прочитал этот вопрос в моих глазах. Нежно переложил волосы вперед, оголяя шею. Положил руки на нее и слегка сдавил.
Он говорил медленно и тихо. Казалось, слова стекали с его губ и превращались в густой и вязкий полушепот-полувыдох:
– Я сдавливаю до тех пор, пока не услышу хрипы. Впиваюсь в руки вот здесь, – он положил руки чуть ниже плеч и обхватил. – Сжимаю до синяков. Потом кладу руку на лицо и поворачиваю его вбок, – он положил раскрытую ладонь мне на лицо, закрывая обзор, – и вминаю в кровать с такой силой, на которую способно мое возбужденное тело, – он с силой прижимает мою голову к своей груди. Я хватаю его за руку и пытаюсь убрать с лица.
– Ян, пусти, мне нечем дышать. – я еле выдавила из себя слова, но он будто не слышал меня. Одной рукой Ян продолжал давить на мою щеку, прижимая голову к груди. Еще чуть-чуть, и она треснет, как спелый арбуз. Другой он держал меня за руки, чтобы я не мешала ему. Сжимал крепко, до боли.
– «Везувиан, Везувиан», – рычу я, проникая резко, грубо и глубоко. Кусаю, рву, грызу и пронзаю насквозь, не оставляя живых следов на мягкой нежной коже. Наслаждаюсь криками боли, ее мольбами о пощаде и с каждым криком вхожу глубже, – в его голосе слышалось холодное торжество и властность.
– Еще, еще. Кричи сильнее, молись богу и черту. Бойся, проси, плачь, проклинай.
– Пусти меня. Ты меня задушишь! – Я попыталась закричать, но вместо этого из горла вырвался хрип.
Сердце бешено стучало, легкие горели огнем. Когда я уже была на грани обморока, Ян ослабил хватку. Выпустил меня и резким движением развернул лицом к себе.
Он обхватил меня под ягодицы, с легкостью поднял и усадил на столешницу. Придвинулся так близко, что мои ноги против воли раздвинулись в стороны и впустили его. Унизительным жестом он крепко схватил меня за подбородок ледяными пальцами и приблизил ко мне свое бледное лицо с безумными горящими глазами. Его зрачки были расширены, лицо не выражало ничего, кроме холодного омерзения и высокомерного безучастия.
Ян продолжил говорить, и каждым нервом я ощущала непонятную силу в его голосе.
– Когда все заканчивается, я лежу на боку и смотрю, как она спит – замученная, жалкая и истерзанная. Я не остаюсь у нее. Покидаю комнату, где стоит душный запах секса, боли и страха, и ухожу к себе. Долго стою у открытого окна, прохладный ветер приятно охлаждает разгоряченную кожу и испаряет пот. Смотрю на небо и протягиваю руку к гранатовой звезде. Утром она готовит и весело улыбается. Прикрывает рукавами синяки и ссадины и распускает волосы, чтобы спрятать укусы и следы от моих пальцев на шее. Я стесняюсь смотреть на открытые участки ее тела и отвожу взгляд. Достаю из ящика мазь, протягиваю ей. Она молча берет тюбик. За завтраком мы говорим на нейтральные темы. Она все еще моя. Спектакль еще не закончился. И вот после завтрака она уходит в ванную. В дверь ванной вошла моя Везувиан, а вышла оттуда проститутка, которой я плачу двойную цену. Макияж смыт, зеленые линзы сняты, на ней чужой наряд. Одежда Везувиан лежит у раковины. Каждая из них раз за разом проигрывает твою жизнь, Стефа. Показывает спектакль для одного зрителя. Я покупаю два комплекта домашней одежды. Белые кружевные шорты и маечки кофейного цвета. Я присылаю ей видео, показывая, какую сцену она должна сыграть в следующий раз. После твоего побега я был на грани помешательства. Мне нужно было снять это напряжение. Я не мог ждать, пока она перевоплотится в Везувиан. Я ворвался в ванную. Она успела надеть только одну зеленую линзу. Я схватил ее за волосы и дернул вниз, повалив на пол. Все время, пока я проделывал с ней вещи, на которые способен только зверь, а не человек, на меня испуганно смотрели два зрачка – зеленый и карий. За этот визит я впервые заплатил шестикратную цену.
Затем Ян нежно обхватил мое лицо ладонями. Убрал волосы за спину, обхватил их рукой и с силой потянул вниз, задирая мою голову к потолку. Пальцами свободной руки провел по моему открытому горлу.
– Это не любовь, Стефа. И не отношения, – сказал он мягко, даже как будто с нежностью. – Это страсть зверя, мутанта с нарушенными генами. Я хочу, чтобы мы раз и навсегда закрыли эту тему и больше к ней не возвращались.
