Прежде чем мы стали чужими - страница 67

Глядя, как каблуки Моники клацают по тротуару, я рассмеялся, представив, как она снимает туфлю и бьет Элизабет этим каблуком.

– Что ты ей сказала?

– О, я только назвала ее воровкой и лгуньей. Она украла у тебя такую ценность, которую даже представить себе не может. Конечно, она все отрицала и делала вид, что ничего не знает. Но я сказала, что не верю ни одному ее слову. Хуже таких нету, Мэтт. Самовлюбленная, зацикленная на себе сука.

– А ты не думаешь, что, может, она и правда не знала?

Мы дошли до угла и остановились на светофоре. Моника вздохнула и вытащила из сумки конверт.

– Что-то она знала, но она не вскрывала письма Грейс. Она их просто выбрасывала, все, кроме вот этого. – Она протянула мне заклеенный конверт. – Если она получала по письму каждый год и шла на такие ухищрения, чтобы спрятать их от тебя, она должна была понять, что Грейс пытается сказать тебе что-то важное. Не знаю, хранила ли бы она все в секрете, если бы узнала, в чем дело, но отказ от реальности через незнание – не извинение.

Я опустил колыбель, сложил конверт и сунул в карман.

– Может, ты и права.

– Ты не прочтешь его?

Мы уже приближались к дому Грейс.

– Прочту. Только не теперь. Мы пришли. – Я взглянул на крыльцо особняка и протянул Монике колыбель.

– А ты со мной не пойдешь?

– Нет. Эш нет дома. Она еще в школе.

– Ты не хочешь встречаться с Грейс?

– Моника, я не могу. Иди, я подожду здесь.

Я отвернулся и стал наблюдать, как старушка ведет через дорогу собачку, но все равно услышал, как Грейс открывает дверь.

– Моника?

– Здравствуй, Грейс. Рада тебя увидеть. Мы давно не виделись.

– Да уж. Ты отлично выглядишь. У вас все хорошо?

Грейс оставалась милой даже в самых дерьмовых обстоятельствах.

– Да, спасибо, и все стало еще лучше, когда я узнала, что стала тетей. – Голос Моники не дрогнул. Она была настроена решительно. – Я потому и пришла. Я хочу отдать тебе вот это. Я знаю, что Эш уже выросла, но я хочу, чтобы колыбель была у тебя, пока в семье не родится новый младенец, когда и где бы это ни случилось.

– Спасибо, – голос Грейс прерывался, но я не мог заставить себя обернуться.

Несколько мгновений стояла тишина, а затем Моника сказала:

– Вот мой номер. Пожалуйста, не пропадай. Я знаю, что ты пыталась держать связь, и страшно сожалею, что у вас с Мэттом все так получилось.

– Я тоже.

– Грейс, знай, ты теперь часть нашей семьи.

– Да.

Спустя пару секунд Моника была возле меня.

– Пошли?

– Ага.

– Мэтт, почему ты так с ней обращаешься?

– Моника, я пропустил все детство моей собственной дочери.

– Но Грейс в этом не виновата.

– Не знаю. Все так запутанно, и я не могу сейчас об этом думать.

Но правда была в том, что я не мог смотреть ей в глаза, зная, что все пятнадцать лет она, в основном одна, растила нашего ребенка. И все это время считала меня эгоистичным козлом, игнорирующим ее письма и звонки. Она не верила в меня.

– Я больше не могу. Дико болят ноги.

– Господи, это все твои туфли. Как ты в них ходишь, это ж убиться можно.

Моника сняла туфли и засунула в сумку.

– Да знаю. Глупо, правда? Что только женщины не сделают во имя красоты.

Я обнял ее за плечи.

– А ты ничего так, ты в курсе? Я рад, что мой брат женился на тебе. Спасибо, что приехала.

Она чмокнула меня в щеку.

– Я тебя люблю. А теперь поймай мне такси, а? Мне еще надо кое-что купить.

Я подозвал такси и открыл ей дверцу. Наклонившись, она нырнула внутрь.

– Если понадоблюсь, я остановилась в «Уолдорф Астория».

Уже дома я открыл тот конверт.

Дорогой Мэтт,

нашей дочери сегодня исполнилось десять. Я раньше говорила, что не буду больше писать, но теперь у меня есть важная причина. С большой грустью должна сказать, что Дэн очень болен. Весь прошлый год у него были проблемы с сердцем, и теперь он почти в критическом состоянии. Он отчаянно хочет усыновить Эш, и я пишу, чтобы попросить тебя, пожалуйста, откажись от своих родительских прав, ведь ты вписан в ее свидетельство о рождении. Эш – прекрасный ребенок, умница и прелесть, с большим чувством юмора. Она – свет моей жизни. Я никогда не винила тебя за твой выбор десять лет назад, но теперь я могу изменить положение вещей для нее и Дэна и сделать усыновление официальным. Я понимаю, что ты очень занят, но, пожалуйста, постарайся с нами связаться.

Господи, какая у нее была жизнь… И трагедия, и отчаяние, и все из-за меня. Конечно, я мог во всем обвинять Элизабет, но в конце концов это не имело значения, ведь Элизабет ничего не значила для Грейс. Я понимал, что если проследить источник боли, то след все равно приведет ко мне, по крайней мере для Грейс, точно так же, как моя боль заключалась в ней.

Я взглянул на телефон, и у меня в голове возник вопрос. Я тут же написал Грейс.

Я. А почему ты искала меня в «Утерянных связях»?

Грейс. Я не искала.

Я. А как ты нашла мое объявление?

Грейс. Мой ученик узнал слова: «Голубка зеленых глаз», когда искал там свое, и принес мне объявление.

Я. Значит, ты сама не хотела меня найти? Только ради Эш?

Она промолчала.

Через два часа я стоял у них на пороге в клетчатых пижамных штанах, тапках и пальто. Было шесть вечера, и солнце начинало садиться. Эш вышла в белой фланелевой пижаме с узором из зеленых черепах. Она распахнула дверь с криком: «Привет, отец!»

– Привет, дочь.

Указав большим пальцем себе за спину, она понизила голос:

– Спросить ее, не хочет ли она с нами?

Я помотал головой. Эш опустила взгляд, как бы раздумывая, что делать, но потом крикнула: