Последний вздох - страница 80
Я судорожно провожу руками по волосам. Последние несколько дней я скрывала секрет о том, куда ушла Наоми. Каждый раз, когда Дениэл начинает оглядывать свою комнату и задавать вопросы, я отвлекала его поцелуями. Не то, чтобы я ненавидела эти поцелуи. Боже, да я обожаю эти поцелуи. Но я знаю, что не могу сейчас достать этот козырь из рукава.
Не хочешь, чтобы он тебя бросил? Удели внимание его члену.
Маловероятно и ошибочно думать, что я с этим справлюсь. Я в ужасе, ведь не знаю, что теперь будет. Я должна была оставаться с Дениэлом до тех пор, пока мы не получим документы и Наоми. Затем в этот список добавилось еще «удаление Хадсона».
Теперь у меня есть документы.
Но теперь Наоми снова пропала, хотя Хадсон и уничтожен.
У Дениэла нет причин держать меня при себе, кроме секса. И не важно, как сильно я его люблю, и как отчаянно хочу быть с ним. В моей голове всё перепуталось, но глубоко внутри я знаю, что если он отправит меня домой, я разобьюсь на сотни крошечных кусочков.
И хотя Дениэл говорит, что любит меня, и другие сладкие речи, но, в конце концов, разве я непросто киска для него? Что произойдет, когда ему снова придется выслеживать свою сестру, и что, если это станет опасным? Он киллер и убийца. Он работает с опасными людьми. Рядом с ним нет места для такой девушки, как я, ведь это большая ответственность.
Но если я буду хорошо трахаться, может, он оставит меня. Может быть.
Тем не менее, всё внутри обрывается, когда я смотрю на него, ожидающего ответа от меня или Мендозы. Слезы и всхлипы снова поднимаются в моем горле, и я вновь реву. Я не боец, каким хочет видеть меня Дениэл.
Я боюсь, что он оставит меня, ведь так сильно его люблю.
Дениэл
Мендоза выглядит напуганным, как и любой мужчина, столкнувшийся с женскими слезами. Он отстраняется от этого и выходит, словно Бог, извергающий молнии. Я принимаю Рэйган с рыданиями и всхлипами. По крайней мере, у меня есть она. Мы оба живы. Моя сестра в безопасности, и мы вернемся домой.
— Я должен сказать тебе, — признаюсь я вполголоса, пытаясь рассмешить её. — Когда ты плачешь, я чувствую себя глупо. Не знаю, что это значит, но я справлюсь с этим.
Полагаю, это из-за стресса. Цыплята кричат безо всякой причины. В двенадцать лет я между утренней мастурбацией и завтраком подарил маме жуткую самодельную открытку на День Святого Валентина. Она всхлипнула, когда я отдавал её ей, и мне пришлось неловко погладить её по спине, пока отец не спас меня. Он отвел меня в сарай и попытался немного рассказать о женщинах. Или, по крайней мере, о моей маме.
— Будь счастлив, когда она плачет, — сказал он. — Тогда ты знаешь, что она ещё чувствует к тебе что-то. Когда она посмотрит на тебя с сухими глазами, ты её потерял.
Рэйган не прекращает плакать, и я тяну её к себе на колени, целуя её слезы. Я лгал о постоянной эрекции. Она возникает почти сразу, когда её задница приземляется на мои бедра. Возможно, так действует близость её киски к моему члену. Или это просто потому, что я грязный сукин сын. Может быть, и то, и другое.
Девушка продолжает всхлипывать, пока я немного шевелю спиной, чтобы она не почувствовала мою эрекцию. Затем я обнимаю её, удивляясь, как мы всё это пережили. Она икает, что сигнализирует об окончании бури, я наклоняюсь и целую её. Так я посылаю ей тепло, которое не могу выразить словами. После попытки сердечно поцеловать меня Рэйган отстраняется и продолжает всхлипывать.
— Я должна сказать тебе кое-что, — шепчет она.
— Тихо, куколка, не могу представить, что настолько важнее, чем наш поцелуй, — шучу я, но страх ползет по моему позвоночнику, потому что Рэйган действительно что-то беспокоит.
— Я не хочу расставаться с тобой, — она подпрыгивает выше на моих коленях, опуская свою попу между ног.
От этого контакта мой член твердеет, но она не обращает на это никакого внимания, что вызывает у меня грусть и беспокойство.
— Мы не расстанемся, — уверяю я её. — Мой член бы сдох, если бы мне пришлось провести несколько часов вдали от тебя. Поверь, я буду держать тебя ближе, чем собственное дерьмо.
Из-за её сурового выражения лица я подавляю свое стремление вернуть еще одну ужасную шутку, что должна была бы позабавить её.
— Сладкие титьки, нет ничего, что ты могла бы сказать и расстроить меня. Если только ты не хочешь оставить меня. Я не приму это, а последую за тобой, как бродячая собака, которую однажды покормили, и она ждет очередной порции.
— Сладкие титьки? — переспрашивает Рэйган, а в выражении лица отражается оскорбление.
Наконец-то не слезы в ответ.
— Я старался задеть тебя словом, вместо того, чтобы дать тебе пощечину. Я справился?
— Да, но больше никогда не называй меня «сладкие титьки».
На мгновение думаю, что мы на пути в город счастья, но затем ее выражение лица снова омрачается.
Я нетерпеливо подталкиваю её:
— Рэйган, мы найдем Наоми и уберемся отсюда. Для начала я бы поел барбекю и выпил пару бутылок пива Шинер Бок. Как думаешь, в Миннеаполисе есть Шинер Бок? Потому что, если нет, то уже тебе придется обнимать меня, пока я плачу.
При упоминании имени Наоми её слезы снова накатывают. Дуновение страха, прокатившееся по моему позвоночнику, превращается в ураган.
— С Наоми ведь всё в порядке, верно?
— Я не видела, как это случилось, — рыдает она. — Пока я беспокоилась о тебе, Наоми и этот мудак Петрович исчезли. Мендоза говорит, что искал повсюду после перестрелки у ворот, а потом ты был при смерти, затем они распяли Хадсона, и я потеряла нить.
