Любовь не помнит зла - страница 34
— А синяк под глазом откуда? В боях получил? — грустно спросила Татьяна Сергеевна.
— Да если бы — в боях… — махнула рукой Леся. — Обижают его в школе, я прямо не знаю, что с этим делать. И меня он к этому вопросу не подпускает. Говорит, хуже сделаешь. А куда уж хуже-то? Правда, нашелся тут один благодетель.
— Ой, да ну их, этих благодетелей, Лесь! Не верьте вы никому! Мы вот всем семейством свою жизнь полностью на благодетеля положили, и дальше что? Знаешь, как он с нами поступил? Рассказать, не поверишь.
— А вы не рассказывайте, Татьяна Сергеевна. — Леся быстро опустила глаза. — Не надо. Мне тяжело даже мыслями туда возвращаться.
Татьяна Сергеевна осеклась, виновато прикусив нижнюю губу, потом слабо махнула полной рукой, подозрительно шмыгнула носом. Помолчав еще минуту, вздохнула:
— Лесечка, Лесечка, девочка ты моя ненаглядная. Прости ты нас, ради бога, что мы тогда так с тобой… Видит бог, не хотела я этого! Как я Лешу тогда уговаривала, если б ты знала! Чтоб он тебя простил… И Игорь его уговаривал, в ногах валялся. И кто тогда притащил эту дурацкую кассету, интересно? Кому это надо было?
— Ты поел? Иди дальше к контрольной готовься! — решительно перебила Леся Татьяну Сергеевну, поворачиваясь к Илье. — Иди, иди… Мы как чай станем пить, я тебя позову. Я помню про конфеты…
Чуть дождавшись, когда Илья выйдет из кухни, Татьяна Сергеевна нетерпеливо продолжила:
— Ты же знаешь, Лесечка, я всегда тебя любила! Жили бы мы с тобой душа в душу, и в горе, и в радости… Уж ты бы меня точно не стала обвинять, что я инфантильного сыночка вырастила. А эта его Ольга… Ходит по дому, нос задрав! То не так, это не этак… А тебя я все эти годы забыть не могу, и Илюсика тоже.
— Да, Татьяна Сергеевна, спасибо вам. Вы нам хорошо помогали.
— Ой, да что — помогала. Пустяки. А вот нам теперь вряд ли кто поможет. Живем с отцом, как неприкаянные, ходим по дому, стучим друг о друга лбами. Каждого шороха пугаемся, а вдруг выселять идут? Отлучил его хозяин от места-то.
— За что? — автоматически спросила Леся, вертя в длинных пальцах вилку и старательно накручивая на нее макароны, полностью сосредоточившись на этом занятии, будто важнее дела не было.
— Да ни за что, Лесь, ни за что! — воскликнула Татьяна Сергеевна. — Привел сыночка своего, а Лешу отодвинул.
— Какого сыночка? У него же нет детей.
— Так все и думали, что нет! А он взял и выискался на нашу голову! Тоже Андреем зовут, кстати. Второй Андрей Комиссаров. Командор большой и Командор маленький.
— Как? Как его зовут? — взметнула на Татьяну Сергеевну испуганные глаза Леся.
— Андреем… А чего ты так всполошилась?
— Да так, ничего. Просто… странно все это. Илькиного благодетеля с улицы тоже Андреем Комиссаровым зовут.
— Ну и что? Ясно же, что просто однофамилец!
— Да. Конечно, однофамилец. А только… Давайте больше не будем об этом говорить! Мне жутко неприятно, Татьяна Сергеевна. И страшно. Внутри сразу все трясется и холодеет. Давайте лучше чай пить.
— Ну что ж, давай… — грустно закивала женщина. — Я тебя понимаю, Лесечка, очень понимаю. Конечно, неприятно. Если б ты знала, как мне жаль… И какая все-таки сволочь окаянная тогда эту кассету в телевизор сунула?!
* * *
С устройством на работу сразу не заладилось, что было и неудивительно. Сохранившийся после первой кризисной волны работодатель стал на зарплату жадным, а новый наемный персонал принимал на работу слишком уж разборчиво, как богатая капризная невеста. Первый вопрос по телефону сразу в лоб: про наличие высшего образования. Странно. Зачем, скажите, простому компьютерному оператору нужно высшее образование? Для красоты статистики, что ль? Еще б наличие банковского счета потребовали да умение танцевать модную нынче сальсу. Сволочи несчастные. Акулы капитализма.
В очередной раз бросив на рычаг трубку, Леся сердито перелистала одну газету, потом другую, потом третью. Все, больше для нее ничего нет. Придется идти фасовщицей в магазин или в ночной киоск торговкой. На этой грустной мысли и застал ее звонок в дверь, и душа дрогнула предчувствием неприятностей. Потому что не зря говорят — где тонко, там и рвется. А еще говорят — пришла беда, отворяй ворота. А может, этот звонок по Риткину душу? Вон она как радостно бросилась на его зов, застучала пятками по коридору! Надо выглянуть на всякий случай.
Нехорошая была у Ритки привычка — всем дверь открывать. Глянет в глазок, удостоверится, что там не мужик с топором стоит и не смерть с косой, и распахивает ее на всю ивановскую. И сейчас так же распахнула, впустив в прихожую странного вида деваху. В том смысле странного, что смахивала эта деваха на пришпоренную и обалдевшую от быстрого бега лошадь — волосы дыбом, ноздри раздуты, бешеные круглые глаза чуть из орбит не выскакивают. И одета она была странно — дорого и несколько карикатурно одновременно. Будто на нее сначала в модные шмотки надели, а потом уже надули через трубочку до невероятно квадратных размеров.
— Тебя, что ль, Лесей зовут? — гостья пошла на Ритку полной грудью.
— Не-е-е… — испуганно проблеяла Ритка, вжимаясь в стенку и шустро показывая пальцем в сторону Лесиной комнаты. — Леся там…
— Ну, я Леся… А вы, собственно… — пришлось выйти ей на авансцену событий, но довести вопрос до логического конца она не успела.
То, что произошло в следующий момент, было для нее не то чтобы и неожиданностью даже. Скорее, это было переходом организма в новое состояние, совершенно незнакомое и наивно-изумленное. Оказывается, испытываешь особое чувство, сродни откровению, когда тебя по лицу кулаком бьют. Смесь удивления, боли и продолжающегося неверия в то, что это с тобой и только с тобой происходит. Оказывается, это твоя голова от удара в скулу запрокидывается резко назад, и твои зубы с противным лязгом хряпают один об другой, а затылок пребольно ударяется о стену с глухим и гулким звуком. Нет, Леся видела, конечно, как идет на нее деваха по узкому коридору, как она заносит внушительный толстый кулак для удара, но сигнала опасности организм почему-то не выдал.
