Любовь не помнит зла - страница 59

Илья глубоко вдохнул в себя воздух, улыбнулся, закрыл глаза. А когда открыл глаза, картинка на экране явно изменилась, то есть действительно включила в себя видимое глазу движение: человеческая фигурка пробиралась от дальней калитки к крыльцу, балансируя на узкой тропинке. Точно, это Андрюха за ним приехал. Вон, такси у ворот стоит, из открытого окна дымок вверх вьется. Водитель курит, наверное.

Ворота закрыты, Андрюха через калитку прошел.

— Что, твои приехали?

Илья вздрогнул от раздавшегося за спиной голоса Командора.

— Я слышал, машина подошла…

— Ага. Приехал Андрюха. Я пойду открою? — спросил Илья.

— Иди. Открой. Скажи, пусть зайдет, со мной поздоровается.

— Ладно…

Командор открыл глаза, осторожно повел плечами, прислушиваясь к затаившейся внутри боли, дотронулся ладонью до небритой щеки. Потом замер в ожидании.

— …Ну, ты даешь! — послышался издалека, от входной двери, радостный голос Андрея. — Сбежать, значит, решил? Молодец… А чего мне не сказал? Я бы тоже тебя увез, и все дела.

— Да ладно… А мама сильно ругалась? — перебил его Илья.

— Ну, как тебе сказать?.. Она, как мне показалось, это дело вообще очень уважает. Чтоб ругаться. Чтоб на всех подряд. И по любому поводу. Так что…

— А Леська где? Дома осталась?

— Нет. В машине сидит. Мы же за тобой прямо из аэропорта пригнали. Так что собирайся, домой поедем. Сейчас с отцом поздороваюсь, и поедем.

Они появились в проеме гостиной, и лицо Андрея тут же приобрело вежливо-холодноватое выражение, будто он с силой впихнул в себя порцию приличной сдержанности, и она застряла в глотке инородным телом — ни туда ни сюда. Командор вспомнил, что такое именно лицо бывало у Андрея на заседаниях совета директоров — растерянное и надутое одновременно.

Он улыбнулся, поздоровался грустно:

— Привет, сын.

— Здравствуй, отец.

— Ты не думай, я не специально мальчишку увез, чтобы тебя к себе заманить.

— Да я и не думаю, отец. Увез и увез. Спасибо. Как ты живешь? Как здоровье? Все хорошо?

— Ишь, как тебя разобрало на вежливость. Еще и счастья мне в личной жизни пожелай. И успехов в работе. А здоровья… Да нормальное у меня здоровье, дай бог каждому.

— Ну, тогда мы поедем? А то уже поздно.

— Ага. Езжайте.

Командор быстро отвернулся, уставился в окно. Бледная луна уже прорисовалась в синем мартовском небе, смотрела хищно в глаза.

Командор сглотнул твердый ком, застрявший в горле. И подумал: а может, это и не ком? Может, осколок от обломанного до основания хрусталика, о котором недавно толковал его гость, этот странный светлоглазый мальчишка.

— Андрюх… Андрюх… Погоди… — тут же долетел до уха Командора тихий испуганный шепот мальчишки. — Погоди, мы не можем уехать! Ему сейчас плохо было, он рубашку на груди чуть ли не рвал…

— Зачем? А что с ним было?

— Я не знаю… Он побелел весь и дышал тяжело. Знаешь, как я испугался? Давай останемся здесь, Андрюха. Вдруг мы уедем, а ему опять плохо станет?

— Да? — с сомнением прошептал Андрей и замолчал.

Командор тоже молчал, сидел, отвернувшись к окну. Он чем угодно мог поклясться, что присутствовала в этом коротком «да» настоящая сыновняя тревога, неподдельная, искренняя. Когда Андрей, подойдя, присел перед его креслом на корточки, Командор так и не смог повернуть к нему голову. Испугался, что не удержит слезы в глазах.

— Отец… Хочешь, мы останемся? Переночуем тут у тебя.

— Ночуйте. И в самом деле, куда вы на ночь глядя. Комнат для гостей много, любую выбирайте.

— Хорошо. Я сейчас за Лесей схожу. Она в машине.

— Ага. Сходи. Ты не бойся, я мешать вам не стану, спать пойду. Пусть она не дрожит. Я сейчас прямо наверх поднимусь и лягу.

— Может, тебе помочь?

— Нет. Не надо. Я сам. Поужинайте тут. В холодильнике еда есть. Спокойной ночи.

Он быстро встал с кресла, но тут же и покачнулся немного — голову повело, и колени неприятно дрогнули слабой немощью. Андрей сунулся было подхватить, но он отвел его руку, распрямился:

— Да ладно! Я ж не старец древний, чтобы меня под локоток до одра вести. Я еще в силе, сынок. Просто сегодня… сердце немного прихватило. Иди, веди свою Лесю, чего ей в такси сидеть?

— Ладно. Если что, ты зови, отец. Сразу в «Скорую» позвоним.

— Да ничего. Надеюсь, отлежусь.

Командор старался идти очень бодро. И по лестнице наверх поднялся бодро. Раздевшись, лег в постель, глянул в окно на луну и отвернулся, вяло махнув рукой. Сгинь, мол, зараза. У меня сын в доме ночует. Я не один, не один.

Леся так и не смогла заснуть этой ночью. Андрей тихо посапывал рядом, лежа на спине, и она жалась к нему, как испуганный ребенок. Поднявшаяся в душе тревога то билась мелким бесом, то застывала. Когда тюль на окне высветился узором на фоне бледного рассвета, Леся села на постели, помотала головой в изнеможении: не может она больше находиться в этом доме, сил нет. Даже просто так лежать не может. Устала.

Натянув на себя одежду, она приоткрыла дверь гостевой комнаты, на цыпочках прошла по коридору. Вот и гостиная. Та самая. И диван стоит на том же месте, напротив огромного плазменного экрана телевизора. Постояв около дивана, Леся закрыла глаза. Странное чувство овладело ею, будто жившее внутри воспоминание потребовало дополнительного самоистязания. Как будто мало оно истязало ее все эти годы. Жило в ней изо дня в день, руководило поступками, давило на плечи, пригибая все ниже и ниже. Как все это было? Надо вспомнить заново.

Она пришла, села на диван. Игорь пошел принести ей воды. А потом телевизор включили. Вот этот самый. Сначала кадры популярной телепередачи пошли, а потом… Потом…