Мечта для нас - страница 108
Такое же красивое, как и сам Истон.
– Хочу поставить здесь скамейку, – сказала я. – Буду всегда приходить сюда и навещать его. – Кромвель повернулся и посмотрел на меня, его глаза поблескивали. – Сегодня ты так играл для него… – Я покачала головой. – Просто идеально.
– Это была твоя песня.
Я вздохнула и посмотрела вдаль: из-за горизонта поднималась луна.
– После смерти брата я не могла слушать музыку, было слишком больно. – В горле встал ком. – Я потеряла радость, которую раньше дарили мне мелодии.
Кромвель молча слушал. Именно этого мне и хотелось. И вдруг:
– Льюис мой отец.
Я так резко подняла голову, что заболела шея. Услышанное меня потрясло.
– Что?
Кромвель откинул голову и уперся затылком в древесный ствол.
– Ты была права: синестезия передается только по наследству.
– Кромвель… Я… – Я покачала головой. Правда не укладывалась у меня в голове.
– Они с мамой познакомились еще студентами. – Юноша безрадостно рассмеялся. – И не просто познакомились. Насколько я понимаю, они встречались.
Мое слабое сердце отчаянно пыталось принять то, что открыл мне Кромвель. И все же оно билось быстро, да так, что я с трудом дышала.
– Кромвель… – пробормотала я. – Не знаю, что сказать. Что… что же с ними случилось?
– Не знаю. – Он вздохнул. – Я не спросил, не смог себя заставить. Он хочет мне рассказать, я вижу это каждый день по его глазам. Он даже сказал, что хочет все объяснить… но я пока не готов это услышать.
Юноша опустил голову, его щеки покраснели.
Наконец он снова посмотрел на меня и сказал:
– Но он мне помогает. Мы вместе работаем каждый день.
Я нахмурилась, а потом меня осенило.
– Ты будешь играть на большом концерте?
Кромвель едва заметно улыбнулся.
– Ага. И думаю… – Он посмотрел мне в глаза. – Думаю, это хорошо, малышка. Я сочиняю симфонию…
«Малышка». Это ласковое обращение вначале показалось мне непривычным, а потом я поняла: хочу, чтобы он всегда меня так называл. И я ощутила покой, тепло и безопасность, потому что находилась рядом со своим любимым человеком.
– Истон написал мне письмо. – Я закрыла глаза. Мне по-прежнему было грустно, но… – Теперь он упокоился в мире. – Я постаралась улыбнуться. – Он освободился от внутренних демонов, которые высасывали из него всю радость.
Я не отводила глаз от могилы брата, гадая, видит ли он нас сейчас, понимает ли, как сильно мы по нему скучаем. Мне до боли не хватало Истона.
Я повернулась к Кромвелю:
– Какой цвет ты видишь над его могилой?
Кромвель вздохнул.
– Белый. Я вижу белый цвет.
– А что для тебя значит этот цвет? – Мой голос был не громче шепота.
– Мир, – ответил юноша, и в его голосе я услышала облегчение. – Для меня белый цвет означает умиротворение.
Последние оковы горя спали с моей души, и печаль, от которой я до сих пор не могла избавиться, улетела в темное небо. Я прислонилась к Кромвелю и вздохнула с облегчением, когда он меня обнял.
Мы сидели так, пока окончательно не стемнело. В конце концов стало холодно, к тому же я устала.
– Идем, малышка. Пора вернуть тебя в больницу.
Кромвель поднял меня с земли и отнес в машину. Усадив меня на сиденье, он вернулся за инвалидным креслом. Мною овладела сонливость, и я задремала, а проснулась уже в палате. Парень уложил меня в кровать и поцеловал в щеку, в его взгляде явственно читалась мольба.
– Приходи на концерт, – попросил он.
Сердце болезненно заныло.
– Не знаю, Кромвель. Не знаю, смогу ли.
– Мне придется уехать в Чарльстон – буду работать с оркестром. Прошу, приезжай. Мне нужно, чтобы ты это увидела, нужно знать, что ты там, в зрительном зале… Ты, девушка, вернувшая в мою жизнь музыку.
Я хотела ответить, но не успела, потому что Кромвель наклонился и поцеловал меня. Одним сладким поцелуем он совершенно лишил меня дыхания и похитил мое сердце. Юноша зашагал к двери, но на пороге остановился.
– Я тебя люблю, Бонни. Ты изменила мою жизнь, – сказал он, не оглядываясь, а потом вышел.
Слушая его удаляющиеся шаги, я ни секунды не сомневалась: он забрал с собой мое сердце. И получить его обратно можно было лишь одним способом: через несколько недель следовало приехать в Чарльстон и послушать выступление Кромвеля.
В сердце моего любимого вновь жила музыка.
Глава 27
Кромвель
Несколько недель спустя…
Я снова сел на место, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Грудь сдавило невидимой петлей, сердце стучало, словно барабан. В крови бурлил адреналин. Когда несколько недель назад я приехал в Чарльстон, внутри меня будто сработал какой-то переключатель. Шагнув в репетиционный зал, я лицом к лицу столкнулся с оркестром, который состоял как минимум из пятидесяти человек. Этим музыкантам предстояло исполнять мою музыку на большом праздничном концерте.
Музыку, которую я сочинил.
Я покачал головой и глотнул виски. Я не пил уже много недель. Перестал курить в тот день, когда вышел из больницы и выбросил пачку сигарет в урну.
Но прямо сейчас мне было нужно сделать несколько глотков «Джек Дэниелс».
Я встал, прихватив бутылку, вышел из гримерки и двинулся по театральному коридору, пока не добрался до зрительного зала. Стук закрывшейся двери эхом отразился от стен огромного помещения. Я смотрел то на расписной потолок, но на казавшиеся бесконечными ряды кресел, обитых красным бархатом. Шагнув на сцену, я подошел к ее краю, окинул взглядом зал, и меня бросило в жар.
Наконец я посмотрел на место в центре зала, на кресло, которое забронировал для Бонни. В животе, подобно тяжелому свинцовому шару, угнездилось сомнение. За последние несколько недель мы с ней едва перебросились парой слов. Миновали Рождество и Новый год. В самый день Рождества она мне позвонила, и ее голос звучал почти как прежде. Она говорила очень бодро, сказала, что ее сердце бьется как надо, сильно.
