И расцветает любовь - страница 25
— Ну, я пойду, — заторопилась Маша, поправив упавшую на лоб прядь волос.
Ангелина еще долго стояла у входа в растерянности. Неприятное чувство сдавливало ее грудь, мешая дышать.
«Что это я? — удивлялась она самой себе. — Герман — мой друг, не более. Почему мне так неприятна мысль, что у него может появиться спутница? Я ведь не приняла тогда его предложения выйти замуж. И сейчас продолжаю держать дистанцию. Так почему же, почему же мне хочется вернуться и прогнать эту Машу?»
Так она в задумчивости шла на остановку. Одна мысль сменяла другую, заставляя Ангелину злиться сильнее. Герман не нашел сегодня для нее времени, а какую-то Машу, значит, принял. Ангелина в ярости поправляла волосы, которые все время выбивались из-под шапки. Она злилась на погоду, на себя, на весь мир.
Проходили недели. Маша продолжала навещать Германа, делая вид, будто не понимает намеков и не замечает недовольных взглядов Ангелины. Иногда она приходила со своим сыном Дениской, и тогда Герман уделял им больше времени, чем обычно. Это ужасно злило Ангелину, но выразить свое недовольство вслух она не решалась.
«И охота ей ездить в такую даль! Надеюсь, когда Герман вернется домой, эта особа перестанет к нему приходить», — успокаивала себя Ангелина. Она упорно отгоняла мысль о ревности. Нет, не может она ревновать Германа. Он просто друг. Просто приятный собеседник. Он заставляет ее смеяться и радоваться жизни. Но она не может его любить. Так Лина твердила себе день ото дня, все никак не желая признать, что давным-давно чувствует к нему нечто большее, чем просто дружескую привязанность…
Глава 9
Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!
Э. Асадов
Это утро выдалось необычайно холодным, пасмурным, бледное солнце скрывалось за тяжелыми тучами. На дворе стояли первые апрельские деньки, но зима все еще не собиралась уходить. Слабый, липкий снег срывался с неба и, падая на землю, быстро таял, образуя мутные ручейки под ногами.
Ангелина торопилась на репетицию, ругая себя за долгие сборы. Она позволила себе понежиться в постели лишние двадцать минут, из-за чего едва успела на автобус, который ходил четко по расписанию. При входе в театр она почувствовала, что промочила ноги. Взглянув на сапожки, она расстроилась еще сильнее: выглядели они жалко. Но делать было нечего, пришлось идти в таком виде.
К счастью, репетиция немного подняла ей настроение, и на некоторое время сердце ее успокоилось, застучало спокойно и ровно.
Вернувшись в гримерку, она подумала о Германе. «Может, зря я злюсь на него. Возможно, он просто заботится обо мне, не хочет, чтобы я так сильно уставала… Ведь все это время я вставала непривычно рано и ехала к нему в Подмосковье. Как хорошо, что он уже вернулся домой! К тому же, не нужно забывать, что сейчас все его силы и энергия направлены на восстановление, и его желание скорее ходить вполне справедливо. Если взглянуть на это с другой стороны, то не все так плохо, как мне кажется». От такой мысли на сердце сразу потеплело.
Она открыла шкаф, поставила туфли на полку. Пробежалась глазами по нарядам. Черное концертное платье мягко поблескивало в свете ламп. Ангелина вздохнула. Намечалось очередное выступление, и снова Германа не будет рядом. Как же ей не хватает его молчаливой поддержки в зале! Ведь приятно понимать, что кто-то пришел в театр не ради самой постановки, а просто потому, что захотел тебя увидеть…
Ангелина принялась переодеваться, предвкушая встречу с Германом. Он сказал, что приготовил для них интересную программу. Ожидался теплый, насыщенный вечер с кружками ароматного чая и картофельными дерунами. Вера Петровна обещала приготовить их к ее приходу. Ангелина улыбнулась, представив, как засуетится женщина, завидев ее на пороге квартиры. Ей очень нравилась Вера Петровна. Добрая, немногословная женщина, повидавшая в жизни многое, включая смерть мужа и болезнь сына, но при этом не потерявшая силы духа. Ангелине импонировали ее рассуждения о жизни, ее набожность и кротость. Лина не раз слышала от знакомых, что москвичи не любят приезжих, но в поведении Веры Петровны не было и намека на подобное. Ни взглядом, ни словом она не показала своего пренебрежения или высокомерия. Наоборот, она всегда тепло ее встречала, расспрашивала о родителях, передавала им привет. И каждый раз, провожая ее до двери, со слезами на глазах повторяла:
— Спасибо за все, Ангелиночка.
Герман, видимо, унаследовал характер матери. Ему была свойственна доброта и молчаливость, порою даже некоторая замкнутость. И в то же время он в любую минуту готов был прийти на помощь ближнему, выслушать, поддержать. Еще он отличался верностью своим принципам и идеалам. Если сказал — то сделал, если решил что-то — сделал так, как планировал. Иногда Ангелине казалось, что она тоже входит в список его идеалов. Порою взгляд его глаз надолго задерживался на ней, ощупывал, озарялся лучиками солнца, стоило лишь поймать ее смущенную улыбку. Иногда ее рука надолго задерживалась в его сильной ладони. Ангелина ощущала, как сжимает он ее пальцы, словно не хочет отпускать далеко от себя. Бывало, он молча гладил ее по волосам, и от этих прикосновений у нее мурашки бежали по коже, а дыхание перехватывало. Но не было никаких намеков на симпатию, влюбленность, говорили только взгляды. Никто из них не решался переступить ту грань, которая разделяла дружбу и любовь.
«Может быть, и Маше он оказывает знаки внимания? — мелькнула неприятная мысль в голове. — В конце концов, он не обязан ждать меня годами… И с чего я взяла, что он по-прежнему небезразличен ко мне? Может, я сама себе это придумала…»
