В объятиях Снежной Королевы - страница 63

Его отправили по этапу, когда на Кайрата обратил внимание Савойский. Там, в Москве он взял его на работу ещё студентом, особенно когда узнал, что они земляки. Он поверил в него, и Кайрат оправдал его надежды.

И вот сейчас, когда Кайрату осталось сделать всего полшага, чтобы прибрать к рукам всю «Снежную Королеву» появляется этот призрак прошлого, готовый испортить всё. А в том, что Лёнчик настроен серьёзно, Кайрат ни секунды не сомневался. Одной этой гифкой он спустит в унитаз всю его карьеру.

Он сполз по стене на пол, пытаясь посчитать сколько полноценных кассет он мог записать. Десятки.

Он посмотрел на разбитые костяшки, боли он не чувствовал. Даже если кто-то взялся бы сейчас отпиливать ему руку, он и это бы не почувствовал. Боль сжигала его изнутри. Испепеляла, заживо кремировала. Он бился в этой печи, не в состоянии думать.

И как когда-то четырнадцать лет назад, он не выдержал и заплакал.

Наверно, свесив концы туфель с крыши многоэтажного здания перед последним в жизни прыжком люди испытывают похожие чувства. Кайрат не собирался прыгать, но ощущение, что его жизнь повисла на волоске, окрашивало в оттенки безумия унылый город и нависшее над ним пасмурное небо. Стоя у окна на своём семнадцатом этаже Кайрат чувствовал себя этим тусклым небом. Только он не осыплется на город снежной перхотью. У него есть персональное солнце.

Всего один лучик, светлый и тёплый. Он всегда пробивался сквозь крошечную дырочку в стене. Его можно накрыть одним пальцем и делать вид что его нет. Но стоит убрать палец, и снова яркий и солнечный он рассекал мрак в его душе, с каждым годом всё сильнее походившей на пыльный сарай.

Кайрат ничего не придумал. Он не мог пока думать. Он хотел свет, настоящий, чистый, а ещё вернуться на шестнадцать лет назад, чтобы не ходить в тот день на колонку, чтобы тот джип проехал мимо. И если минусовать этот джип, то день перед ним и день сегодняшний всё равно свяжет этот лучик. И он позвонил.

— Привет!

— Привет, — настороженный Оксанкин голос на том конце трубки.

— С наступившим!

— И тебя, — она зевнула.

— Бурная ночь?

— Нет, просто новогодняя. И я в отличие от тебя встречала.

— Я тоже.

Её смех и знакомое поскрипывание кровати. Что-то шевельнулось, но как ни странно под ложечкой, а не в паху — он представил её растрёпанную, с помятой со сна щекой и нежным румянцем. Он так редко оставался до утра, только чтобы не видеть её такой: беззащитной, манящей, трепетной как цветок мака на ветру. Розовый, опийный, редкий, запрещённый цветок.

— Посмотрел обращение президента и глотнул шампанского с горла?

— Почти угадала. Обращение не смотрел. Сколько тебе времени надо, чтобы собраться?

— Куда? — и снова скрип кровати, она села.

— Не знаю, пойдём в кино сходим, мороженого поедим, покормим белого медведя в зоосаде.

— А как же твой имидж? Твоя женитьба? Невесту себе уже выбрал?

— Скорее она меня, — усмехнулся он. — И к чёрту имидж. Мы же друзья?

— Видимо, да.

— Тогда собирайся. Я заеду часа через полтора.

Он позвонил из машины. Нет, ему не трудно было подняться до квартиры, не трудно по-джентельменски подать ей пальто, но он не был джентльменом, да и в наличии пальто не был уверен. Зато был уверен, что не сможет выйти из той квартиры, пока не задерёт ей платье, прижав её прямо в коридоре к вешалке с одеждой. И вот сейчас заломило в паху.

Он вышел из машины, вдохнул полной грудью морозный воздух. Зачем он каждый раз возвращался сюда? В этот район на окраине города. В старенькую квартиру. В кровать, где он первый раз оказался в Оксанкины шестнадцать лет.

Её неумелые ласки, и робость, и искренность. Она никогда не стремилась казаться лучше, чем есть. И он никогда с ней не притворялся. Не дарил подарки, не звонил, не приезжал, если не чувствовал в этом потребности. Иногда был груб, иногда нежен, иногда безразличен. И никогда не понимал за что она его любит. Может за этим и приезжал: понять?

— Привет! — он открыл ей дверь. И он был прав на счёт пальто, на ней длинный пуховик.

— Сразу предупреждаю, — она поправляла свои одёжки, ёрзая на сиденье. — В зоосад не пойдём. Приличные сапоги у меня только демисезонные, и они холодные и скользкие.

— Поедем купим тебе сапоги, — предложил Кайрат пристёгиваясь.

— Что-то ты странный какой-то сегодня, — посмотрела она исподлобья. — У тебя всё хорошо?

— Теперь да.

Он взялся рукой за руль, и она увидела его разбитые костяшки.

— Кого бил? Принесли несвежие профитроли или плохо погладили шнурки?

— Почти угадала. Вода в ванне оказалась на полградуса холоднее чем нужно. А ты как встретила праздник?

— В шикарной компании, с интереснейшими людьми и изысканной кухней, — голосом светской львицы заявила Оксанка.

— Опять с Данкой обжирались всю ночь перед телевизором?

— Что значит опять? Это обидно слышать. В прошлом году я была на Новый год во Вьетнаме.

— Да, да, да, прости! — он приложил руку к груди, мельком оценив её гордо поднятый подбородок. — Как я мог забыть этот облезший на несколько слоёв нос и покрывшиеся веснушками плечи.

— Вот! А ещё я порезала ногу ракушкой и месяц чесалась после того, как меня искусали какие-то песчаные блошки.

— Точно! А ещё у тебя по всему телу были синяки якобы от доски для сёрфинга.

— Жестокий, — она отвернулась. — Не напоминай мне про мой позор. Несчастный инструктор за два часа так и не смог ни разу меня даже поставить на эту доску, не то что заставить проплыть.