Опасность заводит 2 - страница 26

— Ты можешь посмотреть на меня?

Марк остался в гостиной. И его голос до странного звучал мягко и сдержанно. Хотя сейчас сам бог велел.

— Я не хочу, — призналась Анна.

— Он трогал тебя?

Она качнула головой.

— Точно?

Анна подтолкнула стакан, и он рухнул в раковину, где не выдержал столкновения с мраморной поверхностью. И Анна опустила руку, положив ее на осколки, а потом резко сжала кулак. Выступила кровь, и она с отрешенным интересом посмотрела на красные дорожки, выскользнувшие из-под ее пальцев.

Марк понял, что она сделала, и вдруг оказался рядом. Он дотронулся до ее кисти и тихонько потянул вверх.

— Разожми, — попросил он.

— Я не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал. Я не подумала.

— Никто не пострадал. Анна, разожми руку.

Она вдруг угадала его тепло, оно разлилось по спине, когда он прижался к ней и обнял, пытаясь добраться до ее руки.

— У тебя кровь…

— Мне больно, Марк. Мне по-настоящему больно, понимаешь?

Она все-таки расслабила пальцы. И дернулась прочь. Но сил хватило только чтобы развернуться и оказаться с ним лицом к лицу.

— Как ты живешь с этим? — выдохнула она.

Постоянно приносить кому-то боль… Вынужденно или же заслуженно, плохим ли людям, какая разница… Как можно договориться с собой и просто перешагивать через это? Она не умеет так, и никогда не научится. Только подноготную необязательно лицезреть, достаточно ощущать ее рядом. День за днем вся грязь все равно оседает вокруг. Где-то на другом конце города застрелили забывшего о сроках курьера, а частичка его крови забилась ей под ногти. Хотя она даже не видела его лица… Соучастие. Оно удушает, отравляет…

— Почему так? — Анна попыталась поймать его взгляд, но он смотрел куда-то поверх ее плеча. — Почему?

Марк промолчал. И Анна оставила его, поднявшись в гостевую спальню. А утром Нечетный дал ей ключи от машины, и она уехала.

Глава 13
Насилие как метод. Секс как страховка

Светлое прямоугольное пространство с современной мебелью во славу минимализма и двумя дверьми. Одна на выход, другая в смежную уборную. Свет только искусственный и приглушенный, хотя выключатель с регулировщиком. Но даже режим максимум не добирался до уголков комнаты. Анне все это напоминало номера для пассажиров, снятых с рейсов по веским причинам. Она как-то видела фоторепортаж, кажется, из Шереметьево. Один в один. Только там можно было открывать дверь и смотреть в зал, общаться с сотрудниками… Ее же заперли и решили извести одиночеством.

Уже пошел третий день. Она подходила к пределу и чувствовала просто-напросто физическую потребность выбраться из четырех стен. Она обстучала каждую из них, высказала в камеру над дверью накопившиеся претензии, высчитала шагами площадь, пролистала все прошлогодние журналы, что нашлись под кроватью. И она устала от тишины. И от мигающего телевизора, который подвесили под потолком и завели, словно музыкальную шкатулку, на постоянный повтор одной мелодии.

Показывали фотографии. Сперва Анна старательно отворачивалась, но ко второму дню взгляд все настойчивее возвращался к экрану. Она узнавала некоторые изображения. Лица, места… Папка Марка оказалась очень толстой. И она начинала растворяться во всем этом. Запутываться. На трех фотках был Хотов. Вот он на размытом снимке, который сделали с очень большого расстояния и который не примет ни один суд, на подземной парковке о чем-то говорит с Марком. И следом он на кухне дешевого мотеля с простреленным животом и потухшими глазами. Третье фото из морга. Всего лишь одна история, одна кровавая подробность…, а кадры мелькали часами. А потом повторялись. И снова, и снова.

Зачем физическое воздействие, когда человек изматывается так легко и действенно. От нее хотят ответов или Костюм занялся ее перевоспитанием? Если так, то не сработало, Анна набрела на совсем противоположные мысли. Она подумала о тщетности. И о замкнутости, пусть и чуть шире этой комнаты и позволяющей иногда прогуляться на целый год к другим берегам, но все же настойчиво требующей погасить обратный билет. Все чаще она возвращалась мыслями к Максиму. Как легко затянуть его в этот бесконечный водоворот? И как простить себе такое…

Вновь нечаянно наткнулась на экран. На групповом снимке стояли Север, Нечетный и еще двое мужчин, головы которых были перечеркнуты красными крестами. Анна отвернулась и спрятала голову под подушку. Вскоре она заснула, но даже во сне не забыла тревогу. Она увидела Максима, прикованного ко стулу, вокруг которого кружил Костюм с ворохом бумаг в руках. Листы один за другим падали и окрашивались в кроваво-красный, как только касались пола. Буквально набухали, впитывая, как губка. Костюм гадко улыбался и глядел на нее с прищуром. И выжидал, невидимый секундомер отсчитывал последние мгновения до страшного, обещание которого удушливым липким ароматов разлилось в воздухе. Анна боялась смотреть, боялась отвернуться, боялась моргнуть… Она должна была что-то сделать, чтобы остановить его, но вместо этого только судорожно отмеряла про себя оставшиеся секунды затишья.

Из неприятного сновидения ее вырвало прикосновение. Кто-то дотронулся до плеча и легонько сжал. Она резко вскочила и натолкнулась на кромешную темноту.

— Я включу свет.

Марк?

— Сейчас, — он нащупал светильник у изголовья и щелкнул переключателем.

Следом сел на край кровати, быстрым и отточенным движением расстегнув пиджак.

— Здравствуй, — Марк впился в нее глазами, пытаясь понять, в каком она состоянии.