Сломленные - страница 49

Простыни сбились вокруг его торса, и света достаточно, чтобы заметить отсутствие футболки. Ой-ой-ой.

Глубоко вдыхаю и иду к кровати. Одна его рука лежит над головой, другая прижимается к боку, скребя пальцами кровать.

Замедлившись, я тянусь к его ладони и беру её в руку, присаживаясь на кровать. Чувствую себя немного глупо. Всё это очень в духе Флоренс Найтингейл, но потребность утешить почти непреодолима.

Он издаёт ещё один стон.

Может, мне его разбудить? В прошлый раз я так и сделала, а ему снесло крышу. Но оставить его в аду сна, в котором его держит собственный разум, кажется жестоким.

— Пол.

Он дёргается.

— Пол, — на этот раз громче.

Он не двигается, однако его тело по-прежнему напряжено.

Аккуратно опускаю ладонь на его плечо, силясь утихомирить волны тока, проходящие сквозь меня при контакте кожа к коже. Это всего лишь плечо, Оливия.

— Проснись, — тихо прошу я.

Он перестаёт кричать, хотя дыхание его прерывистое и хриплое.

— Пол! — теперь трясу.

Его глаза распахиваются, но лежит он совершенно неподвижно.

Я тоже не шевелюсь, давая ему сориентироваться. Жду пока напряжение ослабнет и его дыхание успокоится, но вдруг воздух наэлектризовывается, когда он осознаёт моё присутствие.

Его глаза встречаются с моими, и атмосфера перетекает из напряжённой в опьяняющую.

— Лучше бы это было частью моего сна, — говорит он хрипло.

Я качаю головой, боясь, что если заговорю, то разрушу момент. Что он потеряет контроль, как в тот раз, приложившись к алкоголю, будто сумасшедший, и раздавая поцелуи с таким натиском, словно они несут собой наказание.

Если он поцелует меня сегодня, я не хочу, чтобы целью этого было оттолкнуть меня. Мне хочется, чтобы его поцелуй означал желание сблизиться.

Не знаю, кто начинает двигаться первым. В один момент я прикладываю все усилия, чтобы не пялиться на его рот, набираясь смелости спросить про сон, а в следующий оказываюсь под ним.

Стоило бы поразиться, но нет. Думаю, я знала, покидая безопасность собственной спальни, что в конце концов, каким бы то ни было образом, попаду сюда — на смятую постель Пола Лэнгдона, когда он сам нависает надо мной.

Он смещает вес на левую руку, используя правую, чтобы прочертить линию от моего виска вниз к уху. Его палец продолжает своё неспешное движение вниз, скользя по ключице. И замирает, когда добирается до края халата.

— Тебе не следовало приходить, — шепчет он, прослеживая глазами медленные круги, которые вырисовывают его пальцы.

Я с трудом сглатываю.

— Я слышала тебя. Мне показалось… — будто ты нуждаешься во мне.

Он качает головой, будто бы отвечая нам обоим, что ни в ком не нуждается, но мы-то лучше знаем.

Я лежу, ничего не произнося, думая, осмелюсь ли задать вопрос прямо. После разговора с Линди о том, что никто никогда нормально не спрашивал его в упор о случившемся за рубежом, я понимала, что настанет время, когда мне придётся спросить. Ему нужно об этом поговорить — просто он ни разу не получал шанса. Совсем.

Но мне следует двигаться неторопливо. Всё это так давно зарыто в нём, что излишняя пытливость приведёт лишь к тому, что он оттолкнёт меня. Как в случае с его отцом и всеми остальными, кому он был дорог.

Может быть, сейчас не время.

Потому что сегодня ночью… сегодня ночью по нему не скажешь, что он жаждет этого разговора. И когда он впивается в мои глаза горячим, обжигающим взглядом, я тоже, если честно, не особо к нему рвусь.

Голубые глаза вопрошают о том, чего он не произносит вслух. Ты хочешь меня?

Мой ответ также лишён слов.

Но я убеждаюсь, чтобы мои желания были отчётливыми.

Скольжу рукой вокруг его шеи, смакуя ладонью колючесть безжалостно коротко остриженных волос.

Я тяну его голову вниз. Он тут же приходит в движение.

На сей раз поддразниваниям нет места, когда он своими губами торопливо побуждает меня открыться, проскальзывая внутрь, чтобы заявить права на мой язык. Я издаю слабый стон, закидываю обе руки ему на шею, когда он уже увереннее перекатывается на меня, придавливая к мягкости матраса.

Наши рты движутся лихорадочно, беспокойно — как и мы в стремлении оказаться ближе друг к другу. То ли один из нас, то ли оба, мы сбрасываем перекрученную простынь с пути и одновременно стонем, когда его бёдра внедряются между моих ног.

Теперь мой халат бесполезен. Он едва прикрывает плечи, а наобум завязанный узел не в силах тягаться с нашими телами, похоже, настроенными оказаться так близко друг к другу, насколько это вообще возможно. Халатик, распахнувшись, падает. Его рука находит мою талию, неспешно лаская через тонкую ткань топа, и от этого становится трудно дышать. Пол проявляет сдержанность, которой я не ожидала, не касаясь в тех местах, где мне это нужно, только мучая меня томительными поглаживаниями бёдер и поясницы.

Мои же руки неутомимо бродят по его плечам и линиям спины, преклоняясь перед тем, как напрягаются и расслабляются его мышцы в тот момент, как он смещается надо мной.

Когда его палец, наконец, пролезает под футболку на пояснице, я в вожделении выгибаю спину, и его рука сдвигается так, что ладонь придерживает мою небольшую спину. Его пальцы тёплые, а их простое прикосновение делает что угодно, но только не успокаивает.

— Господи, — бормочет он, скользя ртом вниз по моей шее. — Почему с тобой так хорошо?

Я пытаюсь сказать ему, что мне тоже хорошо с ним — даже больше, чем хорошо — но его рот вновь оказывается прижатым к моим губам, и он целует меня долгим дурманящим поцелуем, пока я едва не лишаюсь мыслей.