Моногамия. Часть 1 - страница 53
Мы ехали на безумной скорости, но Алекс вёл машину так уверенно и профессионально, что моя собственная жизнь доверяла ему, не сомневаясь. Мы неслись по совершенно пустому шоссе, оглушённые музыкой "intro". Не думаю, что он хотел произвести впечатление на меня, но это происходило. Алекс был совершенно другим, не таким абсолютно, каким я помнила его: он иначе говорил, он другое говорил, он по-другому жил. Он был другим, но нравился мне ещё больше…
Тот день был бешеным. Мы обедали в ресторане, потом в другом, с одними его друзьями, затем с другими, потом в клубе, где могли только видеть друг друга, но не слышать. Он без конца представлял меня бесчисленным знакомым, те удивлённо разглядывали меня, изучая, что я есть и зачем я здесь, особенно девушки. Они подавляли и сметали меня своим гламуром, но, главное, раздражали тем, что целовали Алекса, преимущественно в губы, одна из них облобызала его шею и влезла на колени, у меня только брови взлетали от подобной распущенности. Алекс был постоянно занят беседами, по большей части деловыми, насколько мой английский позволял мне понять, лишь иногда бросая короткие взгляды в мою сторону, словно проверяя, на месте ли я, или уже испарилась.
Когда к нам подошла невероятно красивая мадам с золотистой кожей и огромными синими глазами, пышной грудью и длинными точёными ногами, я поняла: меня ждёт нечто особенно болезненное. Дорого одетая, уверенная в себе и прекрасная во всех отношениях, она будто была вылеплена из золотого воска, на её теле не существовало ни единого изъяна, а настоящие, невероятно шикарные светлые волосы копной спадали на её сексуальную спину. Если бы я была мужчиной, однозначно захотела бы её всеми фибрами своей души.
{WOODKID ft. LYKKE LI "Never Let You Down"}
Из состояния любования меня вывел голос Алекса:
— Лера, познакомься, моя жена Ханна, она полька, — он улыбнулся мне, а Ханна склонилась и… подарила мужу долгий, страстный, почти сексуальный поцелуй. Это было так же невероятно красиво, как и больно для меня. Мне до Ханны было как до Луны. Нет, до Венеры. Даже если я искромсаю и изрежу себя, я никогда не буду так красива, как она. Я улыбалась, но безнадёжность кислотой разъедала мне душу, как никогда я ощутила нелепость своего романа с ним, свою ничтожность и уродливость в сравнении с ними обоими, бесконечную пропасть между нами — мы существа из разных лиг и разных миров, необъяснимая случайность лишь временно соединила нас. Мне вдруг с непреодолимой силой захотелось исчезнуть, провалиться, испариться, растаять, не оставив воспоминаний.
Но я помнила… как он целовал меня: невероятную нежность его мягких и тёплых губ, изысканные ласки дерзкого языка, его дыхание, смешанное с моим, и сладость… Он был сладким на вкус, его рот, всегда…
Алекс оторвался от супруги и посмотрел на меня, и в этом взгляде было что-то необъяснимое, он будто коснулся им моего сердца, воспалённого болью безвозвратной утраты того, что когда-то принадлежало мне — чувства, его чувства.
Ханна ушла в свою компанию, состоящую большей частью из мужчин. Многие из них были привлекательны, каждый гордо и вальяжно носил своё рельефное тело, одетое в дорогую, ультра стильную одежду. Все эти люди, и мужчины, и женщины, словно были покрыты лоском, как у Толстого, лоском полирующих взглядов в этом обществе культа денег, тела и влияния.
Мы оба молчали, знакомство с Ханной отдалило нас ещё больше, хотя наши души и без того были бесконечно далеки друг от друга.
Внезапно я увидела, как Ханна целует одного из своих спутников. В губы. Долго.
Алекс поймал этот мой взгляд, и хотя я ничего не сказала, он ответил на мой немой вопрос:
— Ханна модель, и это часть её жизни.
— И тебя это устраивает?
— Да.
— Почему?
— По двум причинам: во-первых, мне наплевать, если честно, а во-вторых, я как муж должен ей то, что никогда не смогу дать.
— Почему никогда?
— Потому что уже давным-давно я отдал это, — он замолчал на мгновение, потом тихо добавил, — другой женщине.
Алекс смотрел мне в глаза с невиданной до этого момента пронзительностью. Его признание внезапное, скомканное, неумелое, потрясло меня. Я будто на сверхзвуковой скорости пронеслась через ту пропасть, что простиралась мгновение назад между нами, и вот уже сердцем могу дотронуться до его сердца…
— Как видишь, у меня не слишком хорошо получается создавать семьи, как ты велела мне…
Он всё сделал, как я велела. Я просто бросила колючую фразу, а он поймал её и воплотил, бестолково, бездарно. Я бы хотела, чтобы он был счастлив…
Глаза выдавали его: я увидела в них себя и его чувство, по-прежнему настолько сильное, что мне стало стыдно и больно за всё. Мои собственные глаза внезапно раскрылись, и я осознала, почувствовала, ощутила каждый своим атомом его бесконечное одиночество и несчастье в этом его мире обеспеченности, красоты и силы. Я вдруг почувствовала всем сердцем, ощутила всем телом его боль: ни лицемерным друзьям, ни идеальной жене не было дела ни до него самого, ни до его болезни, ни до его души.
Я увидела пот на его лбу, он закрыл глаза на мгновение, потом резко встал, и, сообщив, что ему нужно выйти, приказал ждать и никуда не ходить. Но я украдкой всё же пошла за ним: было видно, что шаги даются ему с трудом, ему было плохо, ему было физически нестерпимо больно. Я наблюдала издалека, но не из любопытства — кто-то должен был быть рядом, если он потеряет сознание.
Алекс, явно совершая знакомый ритуал последовательных действий, проглотил таблетки из своей белой баночки, запив водой из крана, потом умылся и, склонив голову, упёр руки на гранитный стол с раковинами. Стоял так довольно долго, потом, когда ему, очевидно, стало легче, снова умылся и ещё некоторое время смотрел на своё отражение в зеркале. Мне было бесконечно больно за него. Желание бежать к нему, обнять, приласкать, успокоить, унять его боль сжигало всё внутри, сжимало, будто тисками… Но это был незнакомый, в сущности, мне человек, и он явно не был в восторге от моего приезда и моего присутствия, несмотря на то чувство, которое, похоже, всё ещё жило в нём. Я не могла так жёстко ворваться в его личное пространство. Вернулась на своё место: он не должен знать, что я всё видела, ведь Алекс больше не сексуальный Бог, он болен тяжело и серьёзно. Мне впервые стало страшно…
