Любимец моих дьяволов - страница 26
На шум в кухню вбегает отец, за ним Леа.
— Все в порядке, я неуклюжая просто… — начинает суетиться мама, берет веник. Леа наклоняется и поднимает более крупные осколки.
— Черт, порезалась, — восклицает мать, и отец ведет ее в ванную, обработать рану.
— Что ты ей сказал? — любопытствует Брейкер.
— Это случайность.
— Нет, ты сказал что-то. По лицу вижу, не отрицай.
— Отвали, гадалка доморощенная.
— Такой большой секрет?
— Оказывается, наша семья на новый год к Бурмистровым отправляется, — скривляюсь. Помнишь таких?
— Смутно. А ты никак забыть не можешь?
— Не твое дело, не лезь в то что тебя не касается.
— И ты сказал маме, что не пойдешь?
— Я сказал, что жену Артура нечаянно трахнул и рады нам не будут. А она тарелку выронила. Довольна?
— Да уж, не соскучишься с тобой, Штаховский. Значит, родители твои к Бурмистровым поедут, а мы здесь вдвоем отмечать останемся? А я думала Майло порезвится на даче…
Меньше всего меня в данную минуту пес заботил. А больше всего — то что действительно наедине с Лизкой придется остаться. На такое я точно не подписывался. Проходили уже, давно это было, совсем девчонкой она тогда была… и то мне не понравилось — воспоминания, которые хотел бы стереть навсегда. Но не получалось. Иногда они всплывали помимо воли и тогда накрывало нехило. Сам себе больным на голову извращенцем казался.
* * *
Неделя прошла спокойно — тусил каждый день с друзьями, налаживал полезные контакты — не все ж в телохранителях у надменной пигалицы сидеть. Часики, отведенные под это занятие тикали. Домой вваливался поздно ночью. Чем занималась Белоснежка — не интересовался. На Новый Год меня пригласили в одну компанию. А Лизавета пускай с родителями к Бурмистровым чешет, то-то Скорос обрадуется… Черт, поклялся ведь не вспоминать… Но все равно этот город будто был наполнен воспоминаниями и запахом Василины.
* * *
Мать решила все равно сделать по-своему. Она могла быть чертовски упрямой, изредка, но если вбивала себе что-то в голову — с места не свернешь. Так что тридцать первого утром на завтраке заявила безапелляционно:
— Ситуация конечно патовая… Мы с твоим отцом поговорили и решили, что все вместе едем к Бурмистровым.
— Мам, я ведь не шутил… — начинаю осторожно, следя за рукой матери с чашкой горячего чая.
— Знаю. Я созвонилась с Леной, матерью Артура. И мы всесторонне обсудили эту проблему.
— И что? — с любопытством вмешивается замершая на пороге Леа.
— Все нормально, дорогая. Майло понравится в особняке. Там очень красиво. Тебе тоже там понравится, — успокаивает ее мать.
— Ты уверена, ты мы не испортим этой семье новый год? — спрашиваю тихо.
— Если не будешь вести себя как кретин — все пройдет нормально. Артур разумный человек. Понимаю, что такого между вами еще не случалось… а ведь всякое было. Сколько раз дрались! Но мы с Леной решили, что надо примирить вас. Пусть не до прежней близости. Но цивилизованно вести себя ради своих родителей — вам вполне по силам.
— Хорошо мам, как скажешь.
— Может все-таки не надо, — робко вмешивается Леа. — Он в прошлый раз в больницу попал из-за бешеного Бурмистрова.
— Я из-за носа твоего длинного туда попал, — огрызаюсь. — Ты бы вообще помолчала! Сдала меня Артуру…
Лизка краснеет почти до свекольного оттенка. А мать едва чашку не роняет — хорошо отец поддерживает ее руку и осторожно забирает из нее фарфоровый предмет.
— Это правда, Лиза? Боже мой! Ну вот что мне с вами двумя делать! С одним — куда ни шло, но вдвоем вы просто гремучая смесь… Как вспомню то лето… — восклицает мать.
Так и хочется в этот момент брякнуть: Ха, мам, ты и половины всего что в то лето было между нами не знаешь. А если б узнала… Что почти обнаженную, малолетку, на попечение вам отданную, трогал… В трусы залезал и там гладил, а Морковка чуть ли не кончала…
Черт, заткнись нахер, приказываю сам себе. Потому что начинаю не на шутку возбуждаться. Вот поэтому воспоминания о Лизке для меня табу. И совсем некстати мать сейчас их всколыхнула.
Утыкаюсь в чашку с кофе, стараясь глубоко дышать носом, чтобы никто ничего не заметил. А сам понимаю, что валить с этой работы надо как можно быстрее. Похрен деньги и репутация в глазах Германа. Иначе именно я стану тем, кто лишит невинности Белоснежку…
«Если она все еще невинна. Кто знает» — шепчет вкрадчиво внутренний голос.
И правда. Наши родители знают о нас лишь то, что мы позволяем им знать. Черт бы побрал эту мысль — теперь с ума сойду размышляя, что же на самом деле таит в себе Леа. Невинность или сладкую ложь? И если девственность лишь показуха — к чему себя ограничивать?
Лизка тем временем сидит, кусает губы, голову опустила, руки стиснула. Вот она, расплата… Девчонка с детства обожает мою мать и теперь страдает, что разочаровала ее, предстала в неприглядном свете. Оно и понятно — свою маму Леа никогда не видела. И мне почти жаль ее в этот момент. Жалею, что сдал. Не стоило позорить девчонку…
— Правда, — шепотом отвечает Брейкер, очаровательно покраснев. — Мне очень стыдно за это. Я не знала, что Артур такой бешеный.
— Ох, но о чем ты вообще думала? Как решилась на такое? Не понимаю, — причитает мать. И Леа становится еще краснее, глаза блестят, словно сейчас расплачется.
— Ладно, дорогая, все эти поступки в прошлом, — вмешивается отец, удивительно, он никогда не лезет в подобные темы. Ему интересна только наука. Неужели расстроенный вид Морковки растрогал его?
