Я люблю тебя, Зак Роджерс - страница 95
Снова и снова это слово сливалось с ее оборванными всхлипами, вгоняющими меня в не просветную тьму непонимания. Неужели на нее так подействовали мои слова?
Черт. Я же… я же не хотела ее обидеть.
— Прости, — попыталась извиниться, но мама заливалась слезами так громко, что, возможно, не слышала меня. — Что случилось? Мам?
Может быть, она опять поссорилась с отцом?
Но все мои догадки и вопросы разлетелись в прах, когда мама резко упала на пол, скрючившись так, словно ей было дико больно. А потом закричала.
— Мама! — воскликнула, оказавшись перед ее лицом.
По ее щекам струились слезы, но она продолжала упорно отворачиваться от меня.
— Все… хорошо, — выдавила сквозь зубы.
Да ни черта!
Покрепче взяв ее за плечи, я попыталась поднять ее, но от этого стало только хуже. Свернувшись калачиком, она беспомощно уткнулась мне в живот. Глотая панику и чувствуя теплую влагу на своем лице, я оторопело прижимала ее к себе и пыталась понять, что творится. Почему ей стало больно?
— Я… я… я вызову скорую, — промямлила, оглядываясь по сторонам.
Но что я пыталась найти?
Телефон находился в кармане моих шорт. Я должна достать его и набрать три цифры. Девять-один-один… Так какого дьявола не в силах пошевелиться?!
— Держись, мам, — неуверенно погладив ее по голове дрожащей рукой, я долго всматривалась в цифры на экране смартфона.
«Соберись!» скомандовала себе.
— Больно, — плакала мама.
Мои чувства и мысли спутались между собой и обрели форму невидимой, без пространственной сферы, поглощающей все и уничтожающей в себе, как черная дыра.
Наконец, набрав номер службы спасения, я прижала к уху телефон и стала вслушиваться в длинные, гипнотизирующие гудки.
— Служба спасения. Здравствуйте, — ответил женский голос.
Я встрепенулась.
— Моей… моей маме нужна помощь!
— Продиктуйте свой адрес.
ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ ГЛАВА
Ожидание представляет собой тяжелую степень мучений.
Просторные стены больничного коридора уже давно сузились до крохотных размеров и заключили меня в безвыходную ловушку.
Я не знала, куда деть свои глаза.
Я не знала, куда положить свои руки.
Медленный ход времени, ускоренное сердцебиение, мелькающие посетители и их голоса, сливающийся в один неясный поток оглушительного гула.
Сколько я нахожусь здесь, окруженная отвратительным запахом лекарств? Кажется, будто прошла целая жизнь с момента, когда я ворвалась в холл больницы, плетясь за медицинской кушеткой, на которой везли маму. Сквозь застрявший в горле колючий комок нервозности и страха я хрипло спрашивала о том, что случилось, и почему маме вдруг стало плохо. Но на все мои невнятные вопросы звучало терпкое молчание, разбавляемое голосом доктора, диктующего темнокожей медсестре, пристроившейся по другу сторону кушетки, указания относительно дальнейшей госпитализации.
Я бежала за ними до конца бесконечного коридора. До тех пор, пока высокий мужчина с хмурым взглядом и твердым голосом не попросил меня остаться здесь до тех пор, пока они заботятся о моей маме.
Я стояла и смотрела, как доктор удаляется от меня, чтобы уберечь самого дорогого мне человека, ведь я не могла сделать этого. Я была бессильна, потому что не знала, что происходит. Я была потеряна, и все напоминало один длинный, кошмарный сон, из которого хотелось незамедлительно вынырнуть, но что-то могущественное упорно тянула меня обратно ко дну, и тьма сгущалась над головой, подобно грозовым тучам, намереваясь поглотить меня с целиком и навсегда оставить в объятиях паники и ожидания.
Я не могла спокойно дышать.
Изнуряющая тревога высасывала из меня последние жизненные силы. Я с трудом сохраняла свои глаза открытыми. Мне нельзя спать. Прождать в болезненно-белом коридоре ожидания столько времени, чтобы, в конце концов, поддаться сну? Ну уж нет. Я чувствовала, что скоро объявится доктор и скажет, что с моей мамой.
Но какая-то часть меня страшилась этого. Вдруг, с ней что-то серьезное? Вдруг, она больна? Как… как мама Зака?
Я не переживу этого.
Громко выдохнув, оттолкнулась затылком от стены и подалась вперед, перенеся вес тела на локти, которыми уперлась в колени. Закрыла лицо ладонями.
Только бы ничего смертельного.
Это все, что я могла сейчас желать. Чтобы мама жила. Чтобы ее здоровью ничего не угрожало. Ведь если я потеряю ее, то… что мне делать? С моими будущим и моими чувствами? Сейчас, трясясь за ее безопасность, я поняла, насколько мелочна обида, что сжигала мое сердце.
Нет ничего болезненнее страха потерять тех, кого мы любим, кем дорожим до беспамятства. И совершенно неважно, что сделали те люди, сколько ошибок совершили. Главное, чтобы они не исчезали. Чтобы и дальше продолжали оступаться по жизни, винить себя, а потом с грустью смеяться, оглядываясь в прошлое. Они должны жить, и это все, что нужно знать, во что верить каждой клеточкой своего естества.
И сейчас, сжимая кулаки до жгучей боли, я верила, что с мамой все обойдется. Я верила, что ее резкое ухудшение самочувствие лишь последствие нервов и эмоционального стресса, ведь нужно быть слепой и глухой, чтобы не услышать и не заметить, как натянуты ее отношения с моим отцом.
От одной лишь мысли об этом… человеке меня выворачивало наизнанку от безудержного потока отвращения, родившегося взрывом в желудке и стремительно ползущего вверх. Оно приблизилось к горлу и резко сковало его металлическим обручем, не позволяя сделать полноценный вдох и вместе с выдохом отпустить напряжение, из которого буквально состояло мое тело.
