Париж. Город любви, город разбитых сердец - страница 32
Меня всегда удивляло, что, даже несмотря на серьезные отношения, они так и не съехались, мой друг продолжал снимать квартиру вместе с братом, а его девушка лишь приезжала к нему ночевать пару раз в неделю. Наблюдая за ними и за отношениями других окружающих меня пар, да что уж там, учитывая мой собственный опыт с «Бразильцем», мне даже стало казаться, что тут у них в Париже вообще так принято. Отношения без обязательств приравниваются к отношениям без головной боли.
Например, как-то раз, когда мы обедали с Оксаной в столовой нашей бизнес-школы, к нам подсел один из тех мальчиков-мажоров нашего потока, которых, как мне казалось, я никогда не смогу заинтересовать своим обществом. Но этот ни с того ни с сего разоткровенничался о личной жизни. Он рассказал нам, что недавно расстался с девушкой, с которой встречался несколько лет, но она разбила его сердце, и теперь он больше не хочет серьезных отношений, потому что больше не желает страдать. Мы с Оксаной переглянулись, еле сдерживая смех. Нам было сложно представить, что можно услышать что-то подобное от наших соотечественников, и нас всегда забавляли эти европейцы, плачущие от любви, словно девчонки.
Он поделился с нами своей теорией, что многие мужчины в Париже страдают из-за предыдущих отношений и поэтому возводят вокруг себя барьер и искусственно ведут себя равнодушно, дабы уберечь себя от лишних переживаний. Например, отвечают на сообщения «через сто лет». И именно поэтому в Париже так много одиноких людей.
– Может быть, ты не будешь страдать, но и радостей настоящей любви тоже не узнаешь, – ответили мы ему.
– А вы бы что делали на моем месте?
– Продолжали бы строить отношения с другими.
– Вы русские – смелые.
Может быть, эта «смелость» и правда была особенностью нашего менталитета? Вступление в отношения – это всегда своеобразная «русская рулетка»: впереди либо счастье, либо страдание.
Все это было похоже на какой-то замкнутый круг. Француженки, сплетничая о мужчинах, жаловались на их пассивность, называли своих парней слабаками и сетовали на необходимость нянчиться с ними, как с малыми детьми. Поэтому они привыкли быть сильными. А французы жаловались на женщин, что они выносят им мозг и хотят во всем быть главными. Поэтому они привыкли не проявлять инициативу и плыть по течению.
Мне во многом импонировала эта идея равноправия. Например, мне нравилось, что во Франции, если мужчина и женщина в паре, и оба работают, то оба одинаково ведут хозяйство и ухаживают за детьми, а не только одна женщина.
Меня умиляло, как французы без задней мысли готовят обеды и гладят рубашки. Но в то же самое время, мне было их немного жалко, и казалось, что они не получают должной заботы, коей окружены наши мужчины. Может быть, поэтому французы любят выбирать себе в жены иностранок?
Наш случайный разговор в столовой открыл мне глаза на многое. Я уже не раз имела шанс ощутить на себе все прелести «пассивного» и «свободного» формата отношений, начиная с «Бразильца» и заканчивая какими-то разовыми знакомствами. Я уже давно подозревала, что за этим желанием местных мужчин казаться независимыми, свободными, крутыми, такими всеми-из-себя-пофигистами, скрывается серьезная душевная рана, а то и тот самый пресловутый «каблук».
Например, однажды один парижский красавчик после знакомства в гламурном баре пригласил меня на следующий вечер на домашнюю вечеринку. Мне было любопытно посмотреть на парижский «crème de la crème». Частный дом в районе Булонского леса, дорогая мебель, дорогое шампанское на террасе под драматичное электро модного тогда в узких кругах Кавинского, ребята в простой и неброской одежде, но сразу выдающие свою принадлежность к элите по той самоуверенной манере перебрасываться шутками, небрежно покачивая рукой со сжатыми между пальцами сигаретой и бокалом. Я была немного не в своей тарелке: не только потому что мое обтягивающее зеленое платье ярким пятном маячило на этом черно-сером фоне, но главным образом потому, что приведший меня в эту компанию парень весь вечер отлучался на долгие телефонные переговоры, а его друзья довольно быстро потеряли интерес к общению со мной на английском. В итоге он вообще пропал, и никто мне толком не мог сказать, куда. И пусть я в гордом одиночестве ждала свое такси в этой ночной глуши, но я старалась все происходящее со мной воспринимать, прежде всего, как опыт.
Позже через общих знакомых выяснилось (все-таки Париж – это большая деревня), что в тот вечер он разговаривал со своей бывшей, которая его бросила какое-то время назад, но именно в тот вечер почему-то вдруг решила вернуться, и он, как послушная собачка, поехал к ней сквозь ночь, бросив своих друзей и случайную знакомую из России. Один раз я даже видела их вместе – типичная француженка со своей неизменной небрежно растрепанной гривой, властно тянувшая за руку за собой через толпу нашего несостоявшегося мачо.
Наверное, не случайно, из-под пера именно парижского писателя родился эдакий литературный герой нашего времени – рекламщик Октав Паранго из романа «99 франков» – эмоциональная натура, глубоко травмированная любовной неудачей, скрывающаяся за образом циника, разочаровавшегося в любви и отношениях, и спасающаяся от действительности в угаре развлечений.
Порой я теряла надежду, что в этом мире разочаровавшихся, пугливых и неактивных месье я смогу встретить настоящего мужчину, который мне нужен. Конечно, в глубине души мне хотелось околдовать какого-нибудь парижского гламурного красавца, но, похоже, эта идея была обречена на провал, ведь чем я со своей природной мягкостью могла привлечь людей, привыкших к доминирующим в отношениях женщинам?
