Совместно нажитое - страница 63
Марина вспомнила, что так скучала по кому-то только три раза в жизни. Первый раз, когда родители отправили её в пионерский лагерь. Марина тосковала по дому, особенно по папе и тихонько плакала ночами после отбоя. Из лагеря её забрала сердитая на родителей бабушка со словами, что коммуняки научат ребенка ходить строем и отучат думать. После этого каждое лето Марина проводила на даче с бабушкой, которая учила Марину думать. Скучать было некогда. Второй раз Марина так скучала уже по самой бабушке, которая умерла внезапно, никого не предупредив. Бегала, суетилась, заботилась, а потом вдруг взяла и не проснулась. Конечно, Марина скучала по папе после его смерти, но когда он умер, она уже долгие годы проживала отдельно, поэтому тоска по отцу оказалась не такой острой. Третий раз подобным образом Марина скучала по Юрке, когда он уехал на учёбу в Португалю. Марине казалось, что сердце её уехало вместе с сыном. Вместо сердца в организме осталась дырка, которая, тем не менее, долго ещё болела. И вот. Теперь Марина скучала и тосковала по совершенно постороннему и в то же время такому близкому и родному мужчине.
В среду он позвонил и сказал, что купил билеты, и в субботу они идут в филармонию на органный вечер, так что ей необходимо продумать гардероб на три дня с учётом филармонии. Разумеется, на тот случай если она всё же не решит приютить его у себя. Так сказать, не допустит в святая святых. Марина решила в святая святых не допускать, мотивировав это тем, что до филармонии из «Европы» рукой подать, а она проживает нынче у чёрта на куличиках и эти куличики надоели ей до тех самых чёртиков. Далее она задала ему резонный вопрос, уж не хочет ли он подобным образом сэкономить на девушке? Оказалось, что именно это он и планировал сделать, в силу своей природной жадности, которую она уже могла бы и заметить, но так уж и быть потратится на «Европу», опять пустит пыль ей в глаза, но не исключено, что в последний раз! Ну, и так далее. Обычная воркотня влюбленных по телефону, пока у кого-то из них не кончатся на счёте деньги. Эти голубки оба были не из бедных, так что телефонные компании тоже слегка обогатились.
Марина сто лет уже нигде не была, поэтому пришла в панику от того, что ей совершенно нечего надеть. Именно. Ведь весь её выходной гардероб, включая платья и туфли, находился у матери. Даже пальто! Зачем ей теперь пальто? Она уже знает, как в пальто неудобно убегать и обороняться. Ехать к матери за вещами Марина побоялась. Особенно сейчас, когда она практически утопала в той самой «большой и чистой любви», над которой они с Байкачаровым так весело смеялись. Не хватало ещё, чтобы посереди всего этого счастья, вдруг явился Рукожоп и всё испортил. Измазал её. Бррр. При воспоминании о бывшем муже Марине становилось гадостно и начинало тошнить. Она позвонила матери, объяснила, где и что из одежды искать в её комнате, а потом встретилась с ней после работы в уютном ресторанчике на Петроградке. Кто не знает, в культурной столице России именно на Петроградской стороне имеется уйма всяческих приятных ресторанчиков, где можно относительно недорого и вкусно поужинать, не опасаясь встретить каких-нибудь пафосных знакомых из прежней жизни.
Мама, привыкшая к партизанским действиям, а главное теперь уже полностью осознающая их смысл, выполнила все указания в точности, следовала к месту встречи с пересадками, всячески путая следы. Вид она имела воинственный: на голове громоздилась слегка растрепанная «Бабетта», глаза накрашены и подведены стрелками, губы сверкали дорогой помадой. Ну, и разумеется, всё это великолепие сопровождалось шлейфом дорогих духов.
– Господи, Мариночка, когда же это закончится? – поинтересовалась она, передавая Марине пакеты.
Вопрос являлся риторическим, и ответа не требовал. Марина в свою очередь вручила матери новенький Пионер с инструкциями. Конечно, она не стала делать это на виду у всех, а аккуратно переложила пистолет вместе с запасной обоймой из своей сумки в материнскую.
– Мам, только внимательно изучи инструкцию, а то, не дай Бог, в себя выстрелишь или ещё куда.
– Мне б потренироваться. – Матушка покопалась в сумке, примеривая пистолет к руке.
– Возьми кого-нибудь из своих девчонок для компании, езжайте за город или в парк. Там потренируешься.
– Ага! Помнишь Лену Шерман? Ну, ту, которая Штукина потом стала? – Мама захихикала.
Лену Штукину Марина помнила с юности. Папа, будучи депутатом, в своё время очень помог ей в милицейской карьере. Защитил от кого-то, когда Лена по ещё советской должностной привычке сунула свой сыщицкий нос, куда не следовало. В лихие девяностые сыщицкий нос прищемлялся легко путем перевода в оперативники, где любопытному сыщику давали по башке где-нибудь в подворотне. Стараниями папы Марины башка Лены Штукиной осталась цела и невредима. С тех пор Лена часто бывала в доме Марининых родителей. Когда она приходила, все собирались в гостиной за круглым столом и слушали милицейские байки Лены. Дом тогда трясся от хохота. Штукина умела смеяться над собой.
– Я с ней договорилась, у меня пока поживёт. В целях безопасности. Уж она-то меня всему научит.
– Тогда я за тебя спокойна, – Марина улыбнулась.
Подполковник в отставке Штукина, хоть и намного старше Марины, но гораздо моложе матери, а кроме того имеет разряд по самбо и, разумеется, умеет пользоваться любым оружием, не то что Пионером. Марина вспомнила, как Лена больше всего на свете боялась потерять своё удостоверение и постоянно проверяла его наличие у себя в сумке. Она объясняла, что потеря удостоверения для личного состава соизмерима по последствиям с потерей пистолета. Поэтому пистолет она на всякий случай хранила в сейфе, а вот удостоверение приходилось носить с собой.
