Заложница чужих желаний - страница 46
– Умерли? – я и не думала поднимать голову, а спрашивала монотонно.
– Да.
– Расскажите.
– Расскажу, если признаешься, что тебе интересно. Не люблю рассказывать тем, кому неинтересно.
– Мне интересно.
Он долго молчал, потом все-таки ответил:
– Я попал в детский дом в четырнадцать. Почему-то считается, что нет ничего хуже того, когда родители отказываются от младенцев и бросают их на попечение государства. Но на самом деле все не так, они с рождения другой жизни не знают, они сразу растут в этих условиях. Нет ничего хуже, чем быть любимым ребенком, отличником, победителем олимпиад по математике и постоянным участником школьного шахматного кружка, главной гордостью и предметом обожания папы-инженера и мамы-преподавателя философии, а потом вдруг все потерять. В четырнадцать лет перестроиться почти невозможно.
– Что с ними случилось?
– Ты будешь смеяться. Грабители. Залезли в дом. Отец быстро сообразил, я смог убежать через пожарный выход. Полетел по улице, кто-то из прохожих меня выслушал и вызвал полицию. Полицейские не особенно спешили, к их приезду уже было два трупа, но грабителей задержали и посадили. Из той истории я вынес первый урок: закон не может защитить.
– Странно, что вы не вынесли другой урок: грабители – зло. И не решили стать полицейским, который бежит на место преступления и спасает людей.
– Это на поверхности, Юль. А в сути другое: не грабители, так хулиганы, пьяные соседи или просто шизофреник, забывший принять лекарство, – любой может обидеть любого. Невозможно обидеть только того, кто достаточно силен, чтобы мог обижать сам.
– Я не буду осуждать, и уж точно – смеяться. Не представляю, какие выводы должен был сделать ребенок на вашем месте. И что произошло дальше?
– Дальше я оказался единственным ботаником в мире, где отбирают завтраки и бьют за прямые взгляды. Пару меня раз били даже за пятерки по математике. Не потому что дети злые, но никому не нравится чувствовать себя идиотом. Они мне дали второй урок: если хочу выжить, то точно не должен противопоставлять себя коллективу. Вряд ли я стал как они – никогда никем не любимые, но научился притворяться таким, как они. В итоге все наладилось, обзавелся приятелями, хотя так и не избавился от славы нытика и обладателя «самой тонкой кишки». В колонию я загремел за компанию – стоял на стреме, у меня бы в те времена духа не хватило взять в руки нож. Срок дали небольшой, но мне и его хватило. Вот тебе и третий урок: хочешь вырастить из сомневающегося преступника – помести его в соответствующую среду. Там я окончательно разучился бояться, жалеть себя, обзавелся первыми полезными связями. Далеко не все там кретины, далеко не все – запутавшиеся отморозки. Многие уже ходили под структурой, для них эти отсидки – как аттестат об окончании школы. В общем, к выпуску из детского дома я наконец-то нарастил и нужный характер, и окружение, и потом уже не действовал бездумно. Что за чушь – рисковать ради пары сотен рублей, обирая прохожего в подворотне? Вообще любое навязывание услуг – в долгосрочном периоде тупик. В мире столько спроса, который можно удовлетворять. Такой же рынок, как и все другие, только в тени. Здесь тебе и перспективы роста, и настоящие деньги, и куда меньше шансов улететь на зону. Пойми правильно, моралью я не руководствовался. Я пошел в институт, а не грабить прохожих и угонять тачки только по той причине, что это было умнее и выгоднее.
– Хорошо, что вы об этом сказали, – я вздохнула. – А то кое-как удержалась от того, чтобы не начать вас идеализировать.
– Нет, и теперь у нее один сарказм! А где слезы жалости? Где умиление? Мол, какой славный мальчик вырос при таких-то обстоятельствах!
– Не будет умиления. Мне того мальчика жаль, но не вас. Да, признаю, что какой-нибудь другой человек на вашем месте мог бы стать еще хуже. Но это не означает, что вы хороший.
– Так это здорово, разве нет? – он скинул меня с плеча и навис надо мной. – Разве нам обоим не повезло, что я такой плохой?
И его ладонь сразу скользнула по обнаженной коже, ласково, почти невесомо. Я сама потянулась за поцелуем, быстро растворяясь в нежности. Мы целовались неспешно, разогревая друг в друге томление. Такой же легкой и плавной получилась близость, он начал ускоряться уже после того, как я принялась подаваться бедрами вверх, чтобы усилить ощущения. Оргазм тоже получился каким-то тихим, растворенным в так и не разорванном поцелуе.
Зато чуть позже я не смогла промолчать, все еще наслаждаясь ласковыми касаниями в шею – он будто вообще собирался продолжать так бесконечно:
– Я поняла! Вы всегда разный, но я поняла логику – если вы довольны и удовлетворены, то у вас нет желания диктовать. Вы включаете тирана, когда сами на взводе. Это такое проявление вашего голода…
– А сейчас было проявление моей сытости? – он смеялся мне в губы.
– Именно!
– Ишь ты! Она отыскала ниточки, за которые меня можно дергать. Так скоро станет главной дрессировщицей в нашем цирке. Ну-ка не хмурься, я и так тебя уже боюсь.
На самом деле я не хмурилась, а улыбалась.
– Осторожнее, Сергей Андреевич. Вы и сами не заметите, как я заполучу власть.
– До этого еще очень долго, – он снова наклонился и провел носом по щеке. – Ты безнадежна. Очень плохая манипуляторша.
– Да что вы! Что же я упустила из виду?
– Например, никогда не называешь меня на ты. Если в «голодные периоды» это очень уместно, то иногда ты из меня могла бы веревки вить одним только именем. Неужели даже Карнеги мимо тебя прошел?
Я смутилась и отвела взгляд.
