Таш любит Толстого - страница 10
— Мы можем позволить себе все, что угодно. У всех бывают перерывы между сезонами, посреди сезона… Технические трудности тоже никто не отменял. Все нормально будет!
Я снова выпускаю когти и не могу втянуть их обратно. Я похожа на оборотня при полной луне.
— Ты все время повторяешь, что все будет нормально, но ты забываешь, кто следит, чтобы все было нормально. Это, между прочим, я. Все нормально, потому что у нас всегда есть план. Потому что я все продумываю. Я знаю, что из тебя вышел бы хреновый руководитель, но хотя бы не мешай мне делать всю работу за тебя!
Джек открывает глаза и выпрямляется:
— Ты делаешь все за меня. Круто. Видимо, ролики просто берут и сами монтируются. А на следующей неделе ты скажешь, что величайший роман всех времен и народов тоже ты написала? Толстой — твой псевдоним, да?
— Прекрати, я совсем не об этом!
— Да плевать. — Джек сползает с кровати. — Давай, делай все за меня, а я пойду. — И хлопает дверью.
— М-да, — произносит Пол.
Я хватаю подушку, слезаю с кровати и пихаю Пола в бок:
— Подвинься, я тоже буду медитировать.
Пол переворачивается на живот, освобождая весь участок пола, на котором только что лежал. Я кидаю подушку на пол, сажусь на нее, скрещиваю ноги и сосредотачиваюсь.
— Мне выйти? — спрашивает друг.
Я мотаю головой, потом поднимаю руки ладонями кверху и соединяю большие пальцы с указательными.
— Ладно, — говорит он, — тогда просто помолчу.
Пол молчит, а я начинаю медитировать о любви и доброте по отношению к Джек, потому что мне больше всего на свете хочется как следует двинуть ей по башке. Я выполняю ритуал, которому мама научила меня, когда мне было десять. Сначала я выравниваю дыхание: вдох через нос, выдох через рот. Потом представляю себе самое милое животное на свете — щенка кокер-спаниеля. Я чувствую к нему симпатию и безусловную нежность. Я сосредотачиваюсь на этих эмоциях и медленно, но верно переношу их на Джек. Я желаю ей только добра. Я желаю ей душевного покоя.
Пять с лишним минут спустя я все еще бешусь, но уже не киплю, а тихо побулькиваю.
— Ты опять представляла Джек щенком? — шепчет Пол.
Однажды я имела ошибку рассказать друзьям, как медитирую о любви и доброте, и Пол решил, что это самая смешная вещь на свете. Это чрезмерно веселит его до сих пор.
— Недаром говорят, что нельзя вести бизнес с друзьями, — произношу я.
— Чепуха. Куча друзей вместе занимались одним делом! Льюис и Кларк. Братья Райт. Ну, Зигфрид и Рой…
— Это уже за уши притянуто.
— Может быть. Но вы двое даже не предприниматели! Вы создаете искусство. Какое искусство без взаимопонимания?
— Она меня бесит!
— А ты ее. Так и живем.
Я откидываюсь на спину и поворачиваюсь к Полу. Тот зарылся лицом в ковер.
— Вот мы с тобой друг друга почему-то не бесим!
— О чем ты, Зеленка? Ненавижу тебя до мозга твоих источающих всепрощение костей!
— Смешно.
Нас накрывает тишина и пыль, летящая в лучах солнца. Я протягиваю левую руку и захватываю в заложники ладонь Пола. Наши пальцы находят привычные места и сплетаются. Мы держались за руки с детства, еще до того, как это стало значить что-то не то. Это ничего такого не значит даже сейчас. Потому что мою ладонь сжимает не кто-нибудь, а Пол.
— Когда ты выберешь предметы? — спрашиваю я.
— Через пару недель.
— Ты уже знаешь, куда запишешься?
— В первом семестре нет ничего особенного. Им надо убедиться, умею ли я писать и считать… Хороший вопрос, кстати.
— Прекрати! — Я пихаю его коленом.
Пол всегда принижает себя во всем, что касается учебы. Да, согласна, его оставляли на второй год в первом и пятом классе, у него совсем не идеальный средний балл и не слишком хорошие результаты вступительных экзаменов. Но он подал документы в муниципальный колледж Лексингтона, как будто у него не было другого выбора. Он даже не пытался поступить в Кентуккийский университет, не говоря уже о том, чтобы уехать из штата.
Пол остается в Лексингтоне из-за отца. Четыре года назад мистер Харлоу напугал всех до полусмерти, когда во время ежегодного медосмотра у него нашли начальную стадию рака простаты. Врачи сказали, что им очень повезло обнаружить болезнь на ранней стадии, и немедленно подвергли пациента всем необходимым процедурам.
Потом все происходило как в кино. Мистер Харлоу выглядел больным и слабым, подолгу не выходил из дома. Друзья семьи роились вокруг с молитвами, домашней едой и предложениями помощи. Миссис Харлоу несколько раз ревела моей маме в трубку. Папа много готовил. А потом в один прекрасный день врачи объявили, что у мистера Харлоу настала ремиссия.
Но ни один фильм не мог подготовить меня к тому, как все это повлияет на Пола и Джек. С Джек было хуже всего. Она всегда была мрачной, так что иногда я не могла понять, что она по-настоящему расстроена. Можно было сидеть с ней на одной кровати несколько минут, прежде чем заметить, что по ее лицу льются слезы. В тот год Джек впервые покрасила волосы. Это было нечто: одна половина — розовая, другая — оранжевая. Меня удивляло, что Джек пошла этой дорогой. Так… предсказуемо. Но ей было плевать, что она соответствует всем стереотипам. Ей всегда было плевать на чужое мнение. Настолько что, стоило ей заподозрить, будто учитель хорошо к ней относится, она тут же намеренно громко ругалась на уроке или заваливала тест. Я наблюдала это снова и снова, но после болезни мистера Харлоу все стало еще хуже.
С Полом все было проще — неуверенность и страх. Он никогда не боялся плакать или обниматься на людях, так что мне было чуть легче понять, каково ему пришлось.
