Свет за окном - страница 37
– Да, – Конни подавила зевок. Они прошли по коридору, поднялись по лестнице.
– Доброй ночи, кузина Констанс, – с улыбкой сказал Эдуард.
– Доброй ночи, кузен.
Сбросив с себя одежду и драгоценности, Конни легла в просторную, удобную кровать. Блаженная волна усталости накрыла ее, и она провалилась в сон.
А наутро распахнула глаза и поначалу не поняла, где она, – но, вспомнив свои вчерашние приключения, со вздохом откинулась на мягкие подушки. Взглянув на часики, увидела, что минуло уже десять, и схватилась за голову. В жизни своей она не спала так долго. Соскочив с кровати, открыла чемоданчик, достала оттуда незатейливые юбку и блузку, выданные Сектором «Ф», которые сочли такую одежду подобающей для скромной учительницы. Быстренько причесавшись, спустилась вниз в поисках Эдуарда или Софи. В вестибюле ее перехватила Сара.
– Граф у себя в библиотеке, мадам. Он просил пригласить вас туда, когда вы проснетесь. Принести вам завтрак?
– Только кофе, прошу вас, – ответила Конни. После вчерашнего ужина она еще не успела проголодаться. Проблем с продуктами в этом доме, похоже, не было. Вслед за Сарой она подошла к дверям библиотеки, постучалась, вошла.
Эдуард, сидя в кожаном кресле, читал газету. При ее приближении он поднял на нее глаза.
– Доброе утро, Констанс. Садитесь, прошу вас, – и указал на кресло по другую сторону камина.
– Благодарю. У вас прекрасная библиотека, – заметила Конни, окинув восхищенным взглядом книжные полки с полу до потолка.
– Наследие предков и моя страсть. Если удастся, надеюсь его пополнить. Учитывая, сколько книг сожгли нацисты по всей Европе, ценность этого собрания утроилась.
В утреннем свете граф де ла Мартиньерес смотрелся усталым и даже подавленным, ни следа вчерашней живости, а на лице его проявились мелкие морщинки, отчего Конни решила, что ему за тридцать.
– Итак, Констанс, я бы просил вас во всех подробностях пересказать мне всю цепь событий, которая привела вас вчера на мой порог.
И Конни поведала, как курьер, которого она ждала на вокзале Монпарнас, не явился, и как она отправилась на рю де Ренн по адресу, который как раз на этот случай сообщил ей Стефан.
– Как вы думаете, кто-нибудь видел, как вы входили туда? – В глазах Эдуарда застыла тревога.
– Я очень тщательно все проверила, как Стефан меня научил, и поблизости в военной форме не было ни единого человека. Когда на мой стук в дверь не ответили, я собралась уходить. И тут приоткрылась дверь соседней квартиры, и женщина прошептала в щель, что на квартиру семнадцать был налет гестапо, что ее обитатели арестованы. Она подсказала мне, как уйти через черный ход.
– Как вы думаете, она видела ваше лицо?
– Если да, всего несколько секунд, не больше.
– В таком случае остается уповать, что она достойна доверия, – вздохнул Эдуард. – Что ж, Констанс, судьба пока что явно к вам благосклонна. Квартира семнадцать в группе «Натуралист» была самой надежной явкой. Соседка сказала правду, в ночь, перед тем как вы там появились, гестапо организовало налет. Всех арестовали и, разумеется, продолжают наблюдать за квартирой. Всех, кто проявляет к ней интерес, хватают, надеясь поймать тех, кто не успел узнать про провал. Нет сомнений, что засада была и они вас просто пропустили. Может быть, потому – он покачал головой, – что лицо у вас свежее, а может, решили, что вы пришли к кому-то из жильцов в другую квартиру…
– Стефан сказал, он одну меня и может послать в Париж, потому что и лицо не примелькалось, и ни в каких списках я числиться не могу.
– Он был прав. – Эдуард в задумчивости потер подбородок. Сара меж тем сервировала для них обоих кофе с печеньем. – Должен сказать, вам повезло, что встречал вас именно Стефан. Он человек опытный. Мы с ним знакомы по другим каналам, вне связи с подпольем. Мой адрес он дал вам на крайний случай. Проблема состоит в том…
– Да? – Конни никак не могла понять, каким образом Эдуард включен в схему Сопротивления.
– В том, что с учетом моего… – Эдуард помялся в поисках нужного слова, – положения всякий намек на мою причастность к иностранной разведке или к Сопротивлению должен быть абсолютно, категорически исключен. Даже сказать вам не могу, до какой степени это важно. И вот, извольте, то самое звено, в поисках которого рыщет гестапо, – агент британской разведки – сидит в моей библиотеке и пьет кофе!
– Честное слово, Эдуард, мне страшно жаль, что я стала причиной стольких беспокойств!
– Дорогая моя, никто вас не винит! Стефану необходимо было послать кого-то в Париж и выяснить, как далеко зашла ситуация. А ситуация эта, смею вас заверить, куда хуже, чем он опасается…
– Стефан поручил мне как можно скорее сообщить в Лондон о том, что тут происходит.
– В этом уже нет нужды. На британское правительство я не работаю, но знаком с теми, кто занимает высокие посты в разведке, и связь мы поддерживаем. О сложившейся ситуации я успел сообщить в Лондон утром. Стефан скоро получит известие. И Проспер, который руководил группой, и его радист, – оба они под арестом. Участники группы, кто смог, либо уехали из Парижа, либо залегли на дно, до дальнейших распоряжений. Иными словами, моя дорогая Констанс, здесь просто не осталось той группы, к которой вы могли бы присоединиться.
– Вот как? А может быть, перебросить меня в другую группу?
– В обычных обстоятельствах, да, разумеется, следовало бы. Однако так уж случилось, что вчера вы познакомились кое с кем из весьма влиятельных немцев. – Эдуард, поставив чашку на стол, наклонился поближе к Конни. – Только вообразите себе, Констанс: вас переслали в другую сеть, вы успешно начали ту работу, для которой вас готовили, и вдруг – ап! – вы арестованы, вас допрашивают в застенках гестапо. И тут еще одно совпадение: один из тех, с кем вы вчера познакомились, скажем, полковник фон Вендорф, входит, чтобы вас допросить. И кого же он видит привязанной к стулу? Констанс, кузину дорогого друга графа де ла Мартиньереса, в доме которого он с ней встречался! И что он, по-вашему, станет думать? Что его дорогой друг Эдуард не знал об умонастроениях родственницы? Нет, как минимум он начнет присматриваться и к графу, и к тем французам, которые собираются у него за столом, и, надо полагать, вскоре задастся вопросом, в самом ли деле они искренни и лояльны к немецкой оккупации и вишистскому режиму или только делают вид, что лояльны?
