Горячий декабрь - страница 22

– Что? – не поняла она.

– Прости. Все никак не могу привыкнуть к тому, что ты мила со мной. Такой диссонанс.

Она подмигнула и вздохнула.

– Да, я была довольно строга к тебе. Ты это заслужил, но, все же… может быть, я чуть перестаралась.

– Все хорошо, – заверил мужчина. Он взял салфетку и стал рвать на кусочки. Нервная привычка? Ей нравилось, что она могла заставить его нервничать даже после инцидента с фырканьем. – Но я должен спросить... ты, правда, уходишь, потому что хочешь новую работу? Или ты уходишь из-за того, что произошло между нами?

– Я ухожу, потому что хочу новую работу, – сказала Искра. – Дело в том... та менора, которую я сделала для тебя, это моя первая работа за последние несколько месяцев. Я уставала от работы, отвлекалась, была подавлена, обескуражена, зла... У меня не было ни эмоциональных, ни физических сил, чтобы заниматься этим. Это ужасно лишаться тех мелочей, которые делают тебя человеком.

– Мне жаль, что ты оказалась в таком плохом положении.

– Это не твоя вина.

– Правда?

– Ну... не полностью твоя. Я бы солгала, если бы сказала, что разрыв не является причиной того, что я в таком положении. Но есть еще много другого. Я выставлялась в галерее Моррисон в Портленде шесть месяцев и ничего не продала. Ничего. Не то, чтобы я занималась скульптурой ради денег. Не в этом дело. Дело в том, что, когда кто-то покупает твое искусство, это самоутверждение. Ты рисуешь картину, и твои родители вешают ее на холодильник, потому что так поступают родители. Неважно, что это рисунок вашего дома, и деревья похожи на кошачью блевотину, ребенок это нарисовал, значит, на холодильник. Но когда незнакомец, совершенно незнакомый человек, выкладывает десять тысяч долларов за скульптуру, сделанную тобой, это так круто. Это круче, чем секс.

– Лучше, чем секс?

Она кивнула.

– Много людей на этой планете хотят трахаться. Не так много людей на этой планете могут продавать свои работы за десять тысяч долларов и больше.

– Это правда. Я просто трахался и не мог заниматься скульптурой, чтобы спасти свою жизнь.

– Быть скульптором – дело моей жизни, – сказала она. – Когда ценят дело всей твоей жизни... это единственная важная вещь для меня. Искусство – моя религия.

– Я не художник, но примерно понимаю твои желания. Один из друзей отца владеет огромной строительной компанией в Сиэтле. Он пытался увести меня у отца. Предложил мне большую прибавку, большой офис, все такое. Мне пришлось отказать, иначе у отца был бы сердечный приступ, но этот момент был одним из лучших, когда понимаешь, как ты невероятно хорош в своем деле. Этот парень не мой отец. Я не его сын. И он все равно посмотрел на мою работу и сказал: «Да, мы хотим этого парня, и я готов рискнуть нашей дружбой, чтобы Ян Эшер работал на меня, потому что Ян Эшер – то, что надо». Это было очень ценно.

– Ты меня понимаешь.

– Понимаю, – подтвердил он. – Итак... Я так понимаю, ты не позволишь мне купить твои скульптуры из галереи?

– Если бы ты так поступил, я бы не захотела видеть тебя снова, – сказала она всерьез.

– А что, если вместо покупки одной из скульптур, я бы ее украл?

Она задумалась, потирая подбородок, прищурилась и, наконец, кивнула.

– Неплохая идея. В газетах появилось бы мое имя. Кража предметов искусства – это международное преступление. Но у меня идея получше. Ты скажешь мне, что нужно сделать, и я это сделаю.

– Ты не обязана…

– Я хочу этого. Твоя менора – это первое мое удовольствие за последние несколько месяцев. Оттого, что я делала ее для тебя, именно для тебя, у меня все потекло.

Он приподнял бровь.

– Ну, это я образно, – пояснила она. – Я думаю, ты моя муза. Вдохнови меня, моя муза. Подкинь идею, и я все сделаю. Испытай меня.

Ян замолчал на секунду. Она поставила его в неловкое положение, но не сожалела об этом. Вдохновение всегда приходило порывами. Конечно, эти внезапные появления обычно заканчивались неделями тяжелой работы превращения болтов в произведения искусства, но это того стоило. Искусство того стоило.

Он дотянулся до заднего кармана и вытащил кошелек. Счет еще не принесли, поэтому она не могла понять, зачем ему мог понадобиться кошелек. Он порылся в отделении с карточками и вытащил фотографию. Он передал ее ей.

На фотографии улыбалась женщина. Она позировала, словно для школьного альбома. Она была красивой молодой женщиной с кудрявыми волосами и губами, и глазами Яна. Она позировала, но ее улыбка была очень яркой и естественной. Она была счастлива.

– Это Айви? Твоя мама? – просила она.

Ян кивнул.

– Это единственная ее фотография, которая у меня есть. Она из альбома колледжа.

– Ты вырезал ее из альбома?

– Нет. Отец убил бы меня. Я дождался, когда он уедет из города, отвез альбом в копи-центр и попросил сделать копию. Трогательно, да? Мне было восемнадцать, и я был немного трусоват, чтобы просить отца о фото своей мамы.

– Это не трусливо, – сказала она. – Это очень мило. Тяжело тебе пришлось, что ты не знал ее.

– Тяжело. Я пытаюсь набраться смелости и попросить отца помочь мне связаться с родителями мамы, но я не могу. Это его слабое место.

– Могу представить, – произнесла она. Девушка знала все о больных местах родителей.

– В любом случае... Мне нравится менора. Она идеальная. Но ее ведь нельзя держать весь год. Я хотел бы, чтобы что-нибудь напоминало мне о ней. Он показал на фото. – Почтить ее память, думаю? Чтобы она была жива? Она всего лишь след в моей памяти. Было бы приятнее иметь нечто большее, чем просто след. Наверное, я слишком о многом прошу. Ты знаешь о ней не больше меня.