Последний койот - страница 50
Босх осторожно вложил пояс в пакет, упаковал его вместе с остальными вещами жертвы в коробку и накрыл крышкой.
Оставаться дома после всего этого не было сил. Требовалось срочно сменить обстановку. Даже не удосужившись переодеться, Босх вышел на улицу, добрался до оставленного на парковке «мустанга» и поехал по улице. Стемнело, и он выбрал более освещенный бульвар Кауэнга, который вел к Голливуду. Нажимая на газ, он продолжал уверять себя, что едет куда глаза глядят и ему совершенно все равно, куда ехать, но это было не так. На самом деле он знал, куда держит путь. Добравшись до Голливудского бульвара, Босх повернул на восток, доехал до Висты, а потом, свернув к северу, въехал в первую же темную аллею. Свет фар его машины выхватил из темноты примитивную, почти первобытную стоянку бомжей. Мужчина и женщина расположились на ночлег в большом картонном ящике. Еще двое бездомных лежали на земле, завернувшись в старые одеяла и прикрывшись газетами. В стоявшем поблизости мусорном контейнере затухало пламя небольшого костерка, разведенного в его железном чреве. Босх медленно поехал по аллее, направляясь туда, где, по материалам из дела об убийстве, было обнаружено тело его матери.
Магазин в районе Голливудского бульвара, торговавший тридцать лет назад сувенирами, ныне занимался реализацией порнографической литературы и видео «для взрослых» и имел задний вход со стороны аллеи для «застенчивых» потребителей этой продукции. На заднем дворе были припаркованы несколько автомобилей. Босх притормозил неподалеку от двери и выключил фары. Он сидел в машине, не испытывая потребности выбираться наружу. Он никогда прежде не был в этой части аллеи. Следовало осмотреться, подумать, прочувствовать ситуацию.
Прикурив сигарету, он проследил взглядом за человеком, который, выйдя с пакетом из магазина, устремился к своей машине, припаркованной в конце аллеи.
Босху вспомнилось то давнее время, когда он был маленьким мальчиком и жил с матерью. В те годы мать снимала небольшой домик на Камроуз, и летом они любили посидеть на заднем дворе. Вечерами, если мать не работала, они смотрели на звезды, а в воскресные дни слушали музыку, доносившуюся с вершины холма, из амфитеатра открытого киноконцертного зала «Голливуд-боул». Музыку то и дело перекрывал шум проезжающих автомобилей, и только верхние ноты звучали чисто. Музыка и звезды были хороши, но больше всего в этих посиделках ему нравилось то, что мать находилась рядом. Она часто говорила, что в один прекрасный день возьмет его с собой в «Голливуд-боул» послушать ее любимую «Шахерезаду». Но такая возможность им не представилась. По решению суда его забрали у матери, а потом она умерла, так и не успев вытащить его из «Макларена».
Босх все-таки услышал «Шахерезаду» в филармоническом исполнении. Тридцать лет спустя и в компании с Сильвией. Увидев у него в глазах слезы, она подумала, что их вызвала музыка. Он так и не назвал ей истинную причину.
Кто-то стукнул в ветровое стекло машины и вывел Босха из состояния транса. Его левая рука автоматически потянулась к брючному поясу, где обычно крепилась кобура с пистолетом. Но на этот раз ни кобуры, ни пистолета на привычном месте не оказалось. За окном он увидел пожилую бомжиху с изрезанным глубокими морщинами лицом. Вечер был прохладный, и женщина натянула на себя все свои одежки, став похожей на разлохматившийся капустный кочан. Еще раз стукнув кулаком по ветровому стеклу «мустанга», она протянула к боковому окну сложенную горстью ладонь. Не успевший еще прийти в себя от неожиданности Босх вынул из кармана купюру в пять долларов, опустил стекло и вложил деньги ей в руку. Она взяла у него пятерку и пошла прочь, так и не вымолвив ни слова. Босх наблюдал за ее удалявшейся в глубину аллеи фигурой, размышляя, как она оказалась в этом месте, на задворках жизни. Впрочем, не менее актуальным сейчас был вопрос, как он сам здесь оказался.
Покачав головой, он тронул машину с места, выехал из аллеи и повернул на Голливудский бульвар. Поначалу он ехал бездумно, пока перед ним не забрезжила цель. Он еще не был готов противостоять Конклину или Миттелю, но знал их адреса, и ничто не мешало ему взглянуть, как они живут и чего достигли на склоне своих дней.
Проехав по бульвару до Альварадо, он свернул на Третью улицу, направляясь на запад. В скором времени, миновав Третью и все ее убожество, он въехал в район, называвшийся «Маленький Сальвадор», и покатил мимо дряхлеющих особняков Хэнкок-парк к Ла-Брю, где стояли высотки с дорогими апартаментами, комфортабельные кондоминиумы и не менее комфортабельные дома призрения с прислугой и поварами.
Вырулив на Огден-драйв, Босх медленно поехал вниз по улице и скоро увидел Центр здоровья на Ла-Брю. В названии центра крылась известная ирония, поскольку администрация заботилась не столько о здоровье своих постояльцев, сколько о том, чтобы подороже продать освободившуюся в связи со смертью жильца квартиру очередному одинокому пенсионеру.
Центр здоровья представлял собой невыразительное двенадцатиэтажное здание из стекла и бетона. Сквозь огромные окна первого этажа Босх хорошо видел холл и сидевшего у входа охранника. В этом городе безопасность не была гарантирована даже немощным и старым. Подняв голову, Босх заметил темные в своем большинстве окна. Едва минуло девять, но центр уже словно вымер. Сзади загудел какой-то автомобиль, и Босх, нажав на педаль газа, рванул вперед, размышляя о Конклине и о том, какую жизнь он сейчас ведет. Более всего его занимал вопрос, вспоминал ли когда-нибудь этот человек, обитающий ныне в доме для престарелых, о молодой женщине по имени Марджери Лоув, с которой был когда-то знаком.
