Третий близнец - страница 105

– Э-э… кажется, я сам звонил Эрбу.

– Мы еще вернемся к этому. А теперь скажите, сколько именно важных спонсоров звонили вам, чтобы выразить свою озабоченность публикацией в «Нью-Йорк таймс»?

Беррингтон заметно смутился.

– Не уверен, что они звонили только по этому конкретному вопросу.

– Ну а сколько было звонков от потенциальных студентов?

– Ни одного.

– А кто-либо звонил вам лишь с целью поговорить об этой самой статье?

– Вроде бы нет.

– Тогда, может, вы получали послания по почте?

– Пока нет.

– Похоже, вы несколько преувеличили шумиху, поднятую по этому поводу.

– Не уверен, что из всего этого можно сделать такой вывод.

Весьма уязвимое заявление, и Стив не стал его комментировать. Беррингтон смущался все больше. Члены комитета навострили уши и следили за каждым словом. Стив посмотрел на Джинни. Она ожила, в глазах засветилась надежда.

– Давайте теперь поговорим об одном телефонном звонке, – продолжил Стив. – Вы сказали, что вам звонил Престон Барк, президент «Дженетико», и представили все дело так, будто бы он просто спонсор, озабоченный тем, как тратятся его деньги. Но ведь он – нечто большее для вас, верно? Скажите, когда вы с ним познакомились?

– В Гарварде, сорок лет тому назад…

– Тогда он, должно быть, один из стариннейших ваших друзей?

– Да.

– И много лет спустя вы вместе с ним основали «Дженетико»?

– Да.

– Так что его можно считать и вашим деловым партнером.

– Верно.

– И в настоящее время компания находится в процессе передачи германскому фармацевтическому концерну «Ландсманн»?

– Да.

– И несомненно, мистер Барк должен получить немалую долю от этой сделки?

– Несомненно.

– Сколько же именно?

– Это конфиденциальная информация.

Стив решил не давить на него больше. Отказ Беррингтона назвать сумму говорил сам за себя.

– А другой ваш друг выступил с сенсационным заявлением. Я имею в виду сенатора Пруста. Сегодня утром в новостях сообщили, что он собирается использовать свою долю для финансирования предвыборной президентской кампании.

– Я не смотрел сегодня утренних новостей.

– Но ведь Джим Пруст ваш близкий друг, не так ли? Очевидно, вы знали о его намерениях баллотироваться в президенты?

– Полагаю, все знали, что он подумывает об этом.

– Ну а вы должны получить долю от этой сделки?

– Да.

Стив отошел от Джинни и приблизился к Беррингтону. Глаза всех присутствующих были устремлены на них.

– Так получается, вы не просто консультант? Вы еще и держатель акций?

– Не вижу в этом ничего особенного.

– И какую же именно сумму вы собираетесь получить?

– Полагаю, это конфиденциальная информация.

На сей раз Стив решил, что Беррингтону не удастся отделаться столь уклончивым ответом.

– Если верить опубликованным в «Уолл-стрит джорнал» данным, компания оценивается в сто восемьдесят миллионов долларов.

– Да.

– Сто восемьдесят миллионов долларов, – задумчиво повторил Стив. А потом выдержал долгую, многозначительную паузу. Такая куча денег профессуре и не снилась, и Стив хотел, чтобы члены комитета почувствовали, какая пропасть разделяет их с Беррингтоном, поняли, что он вовсе не из их команды. – Таким образом, вы трое должны поделить между собой сто восемьдесят миллионов долларов.

Беррингтон молча кивнул.

– Вот поэтому-то вы и занервничали, узнав о публикации в «Нью-Йорк таймс». Ваш друг Престон продает компанию, ваш друг Джим баллотируется в президенты, а вы получаете целое состояние. Вы до сих пор уверены в том, что думали лишь о репутации университета Джонс-Фоллз, когда решили уволить доктора Феррами? Или же вас тревожило нечто другое? Давайте честно, профессор. Вы запаниковали, потому что вам есть что терять.

– Но я со всей определенностью…

– Прочли газетную статейку с обвинениями, решили, что это может помешать сделке, и поспешили выступить против доктора Феррами. Позволили «Нью-Йорк таймс» вас запугать.

– Дело не в «Нью-Йорк таймс». Я действовал быстро и решительно, но ничуть не поспешно.

– И даже не попытались выяснить, откуда к ним просочилась эта информация?

– Нет.

– И сколько же вы потратили дней на то, чтобы узнать правду и принять решение?

– Не много.

– Скорее часов, а не дней?

– Да, но…

– А возможно, на сочинение пресс-релиза с заявлением о том, что все исследования доктора Феррами прекращаются, понадобилось даже меньше часа?

– Уверен, что больше часа.

Стив выразительно пожал плечами:

– Ладно, проявим щедрость и будем считать, что на это ушло два часа. Но достаточно ли этого? – Он обернулся и указал на Джинни. – Вам понадобилось всего два часа, чтобы наложить запрет на всю исследовательскую программу молодого ученого? – Лицо Джинни болезненно исказилось. Стива пронзила жалость к ней. Но он вынужден был сыграть на ее эмоциях для ее же блага – повернуть нож в ране. – Считаете, что через два часа вы знали достаточно, чтобы принять решение, зачеркивающее годы ее работы? Достаточно, чтоб поломать ей столь многообещающую карьеру? Достаточно, чтобы разрушить жизнь женщины?…

– Я хотел спокойно обсудить с ней это! – возмущенно возразил Беррингтон. – Но она вспылила, раскричалась и вышла из комнаты.

Стив колебался секунду-другую, потом все же рискнул.

– Она вышла из комнаты! – театрально передразнил он Беррингтона. – Вышла из комнаты! Еще бы! Ведь вы показали ей пресс-релиз, где говорится, что ее программа закрывается. Не удосужились узнать, как просочилась в газету информация, не проверили обоснованность выдвинутых против нее обвинений. Вот так, без каких бы то ни было разумных доводов и обсуждений, просто заявили молодому ученому, что жизнь ее кончилась полным крахом! И после этого еще возмущаетесь: видите ли, она вышла из комнаты! – Беррингтон хотел было возразить, но Стив ему не позволил. – Когда я думаю о той несправедливости, беззаконии, да просто глупости этого вашего поступка, профессор, то не нахожу причин, по которым доктор Феррами должна была тогда проявить сдержанность. Возмущение ее вполне понятно и оправданно. – Он вернулся на прежнее место, потом поднял глаза на членов комитета и добавил: – У меня больше нет вопросов.