Волчья река - страница 87
Меня тошнит. Я изо всех сил вцепляюсь в рулевое колесо. Вспоминаю, как счастлива я была, что мои дети снова со мной, каким безопасным и теплым казалось нам наше новое убежище после того, как меня оправдали. Мы начали все сначала. Тогда мы еще верили в доброту людей и их способность прощать. Я действительно думала, что мы сможем жить дальше и смрад деяний Мэлвина не последует за нами.
А потом всю округу наводнили объявления о розыске с моей фотографией, обвиняя меня в насилии, пытках и убийствах. Их пихали в наш почтовый ящик. Приколачивали к нашей входной двери. К дверям школы, где учились мои дети.
И когда я слышу, что это делал Сэм… что-то внутри меня превращается в пепел. Он разрушил нашу безопасность, он заставил нас бежать, заставил спасаться, потому что после первого раза это стало эпидемией, которую не мог контролировать уже никто. «Реддит» бурлил предположениями на тему того, насколько глубокой была моя причастность к убийствам; в итоге они пришли к выводу, что я и задумала их, а Мэлвин был просто моим подручным.
С этого момента мы подвергались неутомимым гонением. Для нас не осталось безопасных мест. «Погибшие ангелы» и армия бешеных мерзавцев, примкнувшая к ним, начали присылать нам все более и более жестокие картинки и словесные описания того, что они сделают с нами…
Вздрогнув от ужаса, я понимаю, что Сэм тоже участвовал в этих рассылках. Должен был участвовать, хотя бы вначале. И этот поток никогда не прекращался. Каждый день папка с моими входящими сообщениями наполнялась ссылками на «Сайко патрол».
Сэм – подлинный творец наших несчастий.
Я даже не знаю, как уложить в голове всю глубину этого предательства, пусть даже оно было совершено задолго до того, как мы встретились.
В моих глазах стоят слезы, холодные, как льдинки. Они причиняют мне боль. Болит всё. «Как ты мог не сказать мне этого? Как ты мог заставить меня поверить тебе? В какую мерзкую игру ты играешь сейчас?» Я едва ощущаю собственное тело. Мне так плохо, словно я вот-вот упаду в обморок. Но я не падаю. Я с мрачной решимостью цепляюсь за мир, за этот уродливый, расколотый мир и говорю:
– Ты просил меня выйти за тебя замуж. Это она велела тебе сделать это? Жениться на мне, а потом сломать меня? Или, может быть, просто убить…
Я не могу продолжать; мне слишком больно. Мой голос дрожит. Я вся дрожу. И осознаю: о боже, я не говорила своим детям о том, что он сделал мне предложение. Теперь они – свидетели и жертвы этого всего. Надо было сделать то, о чем он просил, и выйти из машины, чтобы выслушать его признание, потому что это… это убьет их. Они верили ему.
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на них. Коннор сидит, опустив голову, и мне знакома эта поза: так он защищается от боли. Ланни смотрит на Сэма, и на лице ее написан неприкрытый ужас.
А потом этот ужас переходит в ярость.
– Ты ублюдок, – говорит Ланни. – Ты монстр!
Она цитирует письмо своего отца: «Ты не знаешь, кто он такой, Джина. Ты не знаешь, на что он способен. Я смеюсь при мысли о том, что ты приводишь в свою постель одних только монстров. Ты этого заслуживаешь».
Может быть, я и заслуживаю этого. Но мои дети – нет.
Лицо у Сэма сейчас мертвенно-белое, взгляд все еще прикован ко мне.
– Изначально я приехал сюда, чтобы навредить тебе, и да, Миранда знала об этом, но потом всё изменилось, совсем изменилось, и когда я говорю, что люблю тебя и этих детей, это правда, одна только правда. Я понимаю, почему ты сказала мне «нет». Я понял. Но пожалуйста… пожалуйста, поверь мне.
Я слышу боль в его голосе. Я вижу боль в его глазах, блестящих от слез, таких же, как те, что катятся по моим щекам. Все это было сказано тихо, но я хочу закричать – и кричать до тех пор, пока весь мир не остановится. До этого момента я и представить себе не могла, что Сэм окажется таким же монстром, каким был Мэлвин, но теперь все слишком ясно. Всё слишком реально.
Потому что он принес нам не меньше боли.
– Я не верю тебе, – говорю я ему. – Миранда только что внесла за тебя залог. Не так ли?
Сэм хрипло выдыхает, словно я ударила его ножом в живот. Несколько мгновений он не шевелится, только склоняет голову и пытается дышать. Я жду. Если он протянет руку ко мне или к любому из моих детей, я сломаю эту руку. Я буду выкручивать ее, пока он не согнется, и тогда я перебью ему гортань прямым, сильным ударом кулака. Я отчетливо представляю себе эту последовательность действий, но не вижу его лица на этой картинке. Просто пустое место. Потому что в этот момент я не могу осознать, кто же на самом деле тот человек, который сидит напротив меня.
Сэм распахивает дверцу машины и выскакивает наружу, словно ему не терпится убраться от меня подальше. Но, не успев сделать и шага, он шатается и прислоняется к машине с той стороны, где сидит Ланни. Согнувшись пополам, упирается руками в колени и хватает воздух широко открытым ртом.
– Поехали, – говорит Ланни. – Просто уезжаем отсюда, мама. – По лицу моей дочери струятся слезы. – Я хочу домой!
Я подвела их. Снова. И даже не знаю, как теперь исправить это.
– Хорошо, – отвечаю я ей. – Сейчас поедем.
Но прежде чем я успеваю переключить передачу, Коннор распахивает свою дверь и выходит наружу. Я замираю, потому что не знаю, что он собирается делать, пока он не обходит машину и, встав перед Сэмом, не спрашивает:
– А теперь ты говоришь нам правду? Всю правду? Точно?
Сэм кивает. Он все еще дрожит и пытается дышать. Я представить себе не могу, что чувствует сейчас мой сын, но я не хочу останавливать его. Не могу.
