В её глазах - страница 83
Больше в тетради записей нет; все, что Роб написал дальше, вырвано. Чьих это рук дело? Дэвида? Может, там было что-то, способное изобличить его? Мозг у меня уже готов воспламениться, он работает так лихорадочно, что кажется, из ушей сейчас пойдет дым. Мог ли Дэвид в самом деле убить Роба? Может, это вышло случайно? Может, они подрались, ситуация вышла из-под контроля, и Роб упал и ударился головой, или что-нибудь в этом роде?
А может, Роб на самом деле вовсе не мертв. Может, Адель попусту беспокоится и он все-таки банально уехал. Она сказала, что он не отступился бы от нее за деньги, и тем не менее украл же он пособие у родной сестры, так что кто знает? По записям в тетради явно видно, что он любил ее, но он был из бедной семьи, и, возможно, перспектива получить несколько тысяч фунтов оказалась для него слишком большим искушением, чтобы он смог от нее отказаться. Но почему тогда Дэвид не хочет продавать поместье, если там нет ничего предосудительного?
Вопросы, вопросы, вопросы. Кажется, с тех пор, как в моей жизни появились Дэвид с Аделью, меня переполняют вопросы. Они как водоросли в воде. Каждый раз, когда я решаю, что могу уплыть, очередная обвивается вокруг моих ног и тянет обратно на дно.
Я должна узнать, что случилось с Робом. Мне необходимо найти его. Теперь дело уже даже не в Адели с Дэвидом, мне необходимо это знать ради меня самой. Я не могу жить с этим до конца жизни. Адама мне забирать только в пятнадцать минут шестого, так что я делаю себе крепкий кофе – хотя нервы у меня и без того на пределе – и открываю ноутбук. В наше время найти можно кого угодно. Если Роб был всего на несколько месяцев старше Адели, значит сейчас ему должно быть никак не больше тридцати. Даже если он окончательно скололся, должны же быть в Сети хоть какие-то его следы? Открываю заветную тетрадь на самой первой странице, где аккуратными печатными буквами выведено его имя, и ввожу его в поисковую строку «Гугла»: «Роберт Доминик Хойл».
Вываливается список результатов: разнообразные аккаунты на «LinkedIn», несколько аккаунтов на «Фейсбуке», какие-то заметки в прессе. С бьющимся сердцем я принимаюсь проглядывать их, но ни один не подходит. Кто-то слишком старый, кто-то американец, кто-то слишком молодой, а единственный, кто, судя по его профилю на «Фейсбуке», может примерно подходить по возрасту, указал, что родом из Брэдфорда, а в перечне школ, в которых он учился, нет ни одной в Шотландии. Прибавляю к поисковому запросу «пропал без вести или погиб», но получаю на выходе тот же самый список. Тогда я пробую «Роберт Доминик Хойл Эдинбург», но все безрезультатно.
Нетронутый кофе стынет на столике рядом со мной, и я ни разу даже не приложилась к электронной сигарете. Почему совсем ничего не находится? Если Дэвид все-таки от него откупился, тогда он по крайней мере еще какое-то время должен был удерживаться на плаву. Уж ноутбук-то с доступом в Интернет у него должен был быть? Я думала, сейчас у всех есть аккаунт на «Фейсбуке». А с другой стороны, если судить по записям в тетради, он не производит впечатление человека, у которого много друзей или сильная тяга их иметь. Только Адель да, возможно, пара-тройка таких же наркоманов, как он сам. Может, «Фейсбук» ему и не нужен.
Может, он бомжует где-нибудь, а все деньги спускает на наркоту? Да нет, вряд ли. Наркоманы – люди, лишенные моральных принципов, как и все, страдающие любым видом зависимости, в силу своего состояния. Если бы Роб нуждался в деньгах, он снова появился бы в жизни Адели и тянул бы деньги – либо с нее, либо с Дэвида. Не исключено, конечно, что так оно и есть. Не исключено, что Дэвид время от времени платит ему, а Адели ничего не говорит. Но зачем ему это нужно? И это по-прежнему не дает ответа на главный вопрос: почему он не продал поместье? Или не сдал его? Почему оно простаивает впустую, когда могло бы приносить доход?
Я смотрю на экран, как будто жду, что на нем появится ответ, а потом решаю попробовать зайти с другой стороны. У Роба была сестра, Эйлса. Я набираю ее имя и принимаюсь отделять зерна от плевел. Как и с Робом, в стране и во всем мире обнаруживается некоторое количество ее полных тезок, а потом на сайте Единого государственного регистра избирателей я нахожу список из семи женщин по имени Эйлса, лишь одна из которых проживает в Эдинбурге.
Бинго.
Больше без оплаты никакой информации на сайте получить нельзя, и я даже готова раскошелиться, и черт с ним, с отсутствием работы, но следующая же страница в списке результатов выдает мне небольшую статью о Фестивале искусств в Лотиане. В ней вскользь упомянуты названия нескольких местных магазинчиков, которые были открыты в рамках правительственной программы поддержки мелких предпринимателей и представлены на фестивале киосками. Один из них называется «Кэндлвик», и в тексте упоминается его владелица – Эйлса Хойл. У «Кэндлвика» есть свой интернет-сайт и страничка на «Фейсбуке». Я нашла ее! По крайней мере, я надеюсь, что это она. Смотрю на номер телефона, указанный на сайте, и чувствую, как цифры буквально взывают ко мне с экрана. Я должна по нему позвонить. Вот только что я скажу? Как вообще начать этот разговор, чтобы меня сразу же не приняли за полоумную? Придется что-нибудь соврать, это понятно, но что именно?
Смотрю на старую тетрадь, и тут меня осеняет. Вестландз. Вот на что я сошлюсь. Я пользуюсь стационарным телефоном, чтобы заблокировать возможность определения номера, но все равно несколько минут хожу по комнате из стороны в сторону, дымя электронной сигаретой, прежде чем собираюсь с духом, чтобы нажать кнопку набора номера. «Так, – говорю я себе в конце концов, чувствуя, как по всему телу прокатывается волна жара. – Просто сделай это. Набери номер. Может, ее там вообще нет».
