В её глазах - страница 92
В одном заведении заказываю сэндвич с беконом, которого совершенно не хочу, и, узнав, что Марианна там не работает, выхожу и отправляю его в урну перед входом. В двух последующих трачусь на кофе, но Марианны не оказывается ни там ни там. Мне хочется зарыдать от досады, хотя не прошло еще даже и часа. Мое терпение уже лопнуло.
В конце концов я все-таки его нахожу. Маленькое и простоватое, но при этом скорее милое, чем пошлое, заведение, где подают кофе и чай, в тихом, вымощенном булыжником закоулке, в которое практически невозможно попасть случайно, если не знать, что оно там находится. Я понимаю, почему Дэвид ходил сюда. Оно выглядит уютно. Располагающе. Я понимаю, что это то самое место, еще даже не переступив порог. Я чувствую это. Как при первом же взгляде на крепко сбитую женщину за стойкой понимаю, что в ответ на вопрос «Вы Марианна?» услышу «да».
Так все и происходит. Она постарше меня, лет около сорока, у нее загорелая обветренная кожа человека, который раза три-четыре за год отдыхает в теплых странах, часами жарясь на солнце у бассейна. Она привлекательна, хоть красавицей ее никак не назовешь, и на руке у нее нет обручального кольца. Но глаза у нее добрые. Я сразу же это отмечаю.
– Мне очень нужно с вами поговорить, – говорю я, чувствуя, как мое лицо начинает пылать. – Про Дэвида и Адель Мартин. Полагаю, вы их знали?
В кафе немноголюдно, лишь солидно одетая пожилая пара наслаждается традиционным английским завтраком за чтением газет в одном углу и какой-то бизнесмен работает на ноутбуке, прихлебывая кофе, в другом. Не отговоришься наплывом клиентов.
Она застывает.
– Мне нечего о них рассказать.
Ее глаза больше не кажутся добрыми. Теперь я вижу в них обиду, готовность обороняться и гнев на человека, который пробудил в ней воспоминания о чем-то, что она предпочла бы забыть.
– Пожалуйста, – прошу я. – Я не поехала бы к вам в такую даль, если бы это не было важно.
Я очень надеюсь, что она видит в моем собственном взгляде крайнюю степень отчаяния и согласится помочь. Как женщина женщине. А возможно, как жертва жертве.
Она видит. После секундного колебания она тяжело вздыхает и говорит:
– Присаживайтесь. Чаю или кофе?
Я выбираю столик у окна, и она присоединяется ко мне с двумя чашками чаю. Я пускаюсь в объяснения, принимаюсь рассказывать, что привело меня сюда и почему мне необходимо услышать ее историю, но она прерывает меня, не дав договорить.
– Я расскажу вам, что произошло, но не желаю знать больше ничего о них. О ней. Хорошо?
Я киваю. О ней. Об Адели. Господи, господи, господи.
– Между мной и Дэвидом никогда ничего не было. Он для меня слишком молод. Он был милый и спокойный мужчина. Приходил рано утром, брал кофе, садился и смотрел в окно. Мне всегда казалось, что у него грустный вид, а я не люблю, когда люди грустят, так что я начала с ним заговаривать. Поначалу мы просто перекидывались парой слов, и все, но потом постепенно начали разговаривать больше, и он оказался очень забавным и обаятельным. Я тогда только что развелась, и эти разговоры были для меня как бесплатная терапия. – Она ностальгически улыбается. – Мы даже шутили на эту тему. Что я расплачиваюсь с ним кофе. В общем, вот так дело и обстояло. Она тоже появлялась здесь раз или два, еще до того, как я узнала, кто она такая. В самом начале. Я была поражена ее красотой. Она из тех женщин, которых трудно забыть.
– Как кинозвезда, – бормочу я, и она кивает.
– Именно так. Даже слишком красивая. Я не знала, что она его жена. Она мне не сказала. Просто сидела, пила свой мятный чай и внимательно изучала кафе. Мне тогда стало немного не по себе, было такое чувство, как будто пришли с проверкой из санитарной инспекции. Но это случилось в самом начале, и после этого она больше не приходила. Во всяком случае, сюда.
Все это звучит так невинно, что я просто не представляю, что могло пойти не так. И несмотря ни на что, сердце у меня колотится от облегчения, что у них не было романа. То, что было у нас с Дэвидом, у него случилось впервые. Адель ошибалась, по крайней мере в отношении этой женщины. Я верю Марианне. У нее нет причин меня обманывать.
– И что было потом?
– Он начал понемногу передо мной приоткрываться. Может, он и был психиатром, но когда проработаешь за стойкой с мое, начинаешь смотреть на людей по-своему. Я говорю, что он начал приоткрываться, но на самом деле правильнее было бы сказать, что он стал говорить со мной на философские темы, если вы понимаете, что я имею в виду. Я сказала ему, мне кажется, что он производит впечатление не очень счастливого человека под маской обаяшки, и мы стали говорить о любви. Однажды он спросил, возможно ли любить кого-то настолько сильно, чтобы какое-то время не видеть в человеке вообще никаких недостатков. Я сказала ему, что это и есть любовь в чистом виде. Когда видишь в человеке только хорошее. Сказала, любовь сама по себе сумасшествие: нужно было быть совсем ненормальной, чтобы прожить с моим Джоном столько, сколько я с ним прожила.
– По-моему, вам самой надо было стать психиатром, – говорю я.
Мы явно начинаем проникаться друг к другу симпатией. Группа поддержки из двух человек.
– После этого он стал приходить сюда за полчаса до открытия, и я готовила нам завтрак на двоих. Я все время пыталась найти способ разговорить его, и однажды он признался, что очень давно совершил нечто плохое. Тогда он считал, что защищает любимую женщину, но с тех пор это всегда стояло между ними, а потом, некоторое время спустя, он начал подозревать, что с ней что-то очень не так. Она оказалась совсем не такой, какой он ее считал. Он хотел уйти, но она стала шантажировать его тем, что он сделал. Чтобы удержать. Сказала, что, если он уйдет, она уничтожит его.
