Обратная сторона жизни - страница 412
И вот тогда он образумился. Понял, что готов начать сначала, увидев все мелочи давно продуманного плана, находящегося внутри уже минимум столетие, а затем расправил плечи, сверкнув серо-голубыми глазами. Геенна Огненная расслабила его… Столетие работы на раскаленных рудниках превратили его в мямлю и он забыл о собственном предназначении, каждый день думая, что может начать в любой момент, а так думают все слабаки.
Осталось так мало… Так мало, пока еще не закованных братьев по духу, бродящих по Земле, и только поэтому ему пора отправляться туда, чтобы позже вернуться и вытащить этих.
Пронзительные звуки тревоги насытили заповедник рогатыми и множественными монстрами, вооруженными лучше прежних, а он, с не действующей на него радиацией и железом, боялся лишь огня из ядра проклятой планеты, с которым и пришла многочисленная охрана. Он не мог долго защищаться, но и не собирался, быстро поддавшись сжигающим его струям концентрированного пламени, и уже умирая, услышал крики: «Это один из них!! Не убивать!! Не убивать!!», — верещал так доставший его за последнее время собакоголовый, бежавший позади разномастного адского воинства.
Дмитрий вынырнул из реалистичного сна, замахав тощими руками от боли наносимой объявшим его огнем, что-то крича и спросонья не понимая, где вообще находится, но сидящий рядом Такеши спохватился и склонился над дергающимся юношей, лежащим в собственном дерьме.
— Тихо! Тихо! Все хорошо, Дима-сан! Все хорошо! — ласковым материнским тоном заговорил японец, а юноша шумно дышал, приводя в порядок запутанные мысли, до сих пор занятые сжигающими его чертями и часто-часто моргал, привыкая к яркому свету реального мира, где начался красноватый вечер. — Мы почти приехали, Дима-сан! Так говорят быки наверху! — азиат кивнул головой в потолок скотовозки, где слышалась непринужденная болтовня о сочных человеческих самках, которые быстро рвутся надвое, не выдерживая любви мускулистых чертей. — Вдалеке видно высокую-превысокую стену! — говорил всякую ерунду Такеши, видимо пытаясь ободрить, хотя какая может быть бодрость от места, где их для начала собираются пытать, а потом не выпускать целую вечность и немного больше.
«Причем он еще не знает, как не выпускать… По крайней мере, меня… Ему-то, наверное, повезет и он будет бессмысленно ломать камень из века в век, а вот я буду, как мамкин кактус со своими… Кем своими? Братьями? Судя по всем моим прошлым ощущениям, у меня никогда не было братьев, и плюс к этому я ни к кому не ощущал родственной привязанности… Хрен его знает… Короче только таких, как я приковывают к столбам и делают дибилами…», — Дмитрий, страдальчески морщась, отдирал прилипшее к горячему полу тело, с безразличием глядя на массу узников с пятым тавро, ежесекундно вздымающих боязливые взгляды и тут же их опускающих.
Мимо с огромной скоростью проплывала багровая пустыня, освещаемая двумя солнцами, где второе, самое жаркое наконец-то закатывалось за горизонт. В таком свете, дивно меняющиеся под вечер адские пески выглядели симпатичней, и само собой были прохладней, чем днем, радуя худые уставшие тела, уставшие бороться с чудовищной жарой проклятого мира. Сам вид прячущегося солнца Геенны Огненной заставлял организм улыбаться где-то глубоко внутри, хотя сама душа отнюдь не пела, ведь приближался конец короткого и кошмарного пути по самому краюшку Ада.
Сколько прошло времени за сегодняшний бесконечный день, Дима даже не предполагал, ибо ему казалось, что время издевается над ним, подготавливая сцену с ответами на все его вопросы именно перед сном, дабы начать ночь не с отдыха, а с его кошмарных криков…
Мерное гудение летящей над багровой пустыней скотовозки, горестные всхлипы купленных на еду рабов с пятым тавро, и переговоры громадных минотавров разбавляли мрачную тишину, предшествующую буре отчаяния после приезда в заповедник, где кого-то сожрут, кого-то приколотят к каменному столбу, а кого-то заставят вечно работать… Ад такое место, где каждому уготована пара квадратных метров, а с выражением рассказываемые байки священников об умерших и вернувшихся назад людях, совсем не шуточки. Пока обреченные узники в пути — они более-менее расслабленны, но стоит прибыть в место, где веселые черти потащат их в кипящие котлы и на раскаленные сковородки, как раздадутся мольбы о пощаде, но рогатые мигом угомонят верещащее «мясо», поэтому пока есть время наслаждаться полетом, надо им наслаждаться. Полетом по пустыне, сквозь жаркий, но от большой скорости и вечернего времени, овевающий прохладой ветер.
Дмитрий отрешенно моргнул, глубоко вдохнув адский воздух, не дающий облегчения измученной души и повернул всклокоченную голову, с искренней жалостью посмотрев на погибшего Лкетинга. Никогда и никого он так сильно не жалел, как погибшего туземца. Ни разу в его жизни не было таких людей, которые бы умерли и он сильно переживал… Если только по пьяни, когда становился чересчур сентиментальным… На трезвую же голову… Нет. Нет. И еще раз нет, ибо во всех известных ему людях отсутствовали те сила и свет, что жили в масаи с Такеши, которых он не считал братьями, но чувствовал родственность.
Лкетинг погиб, чтобы жил он, жил ради тех, кого презирал даже будучи запойным алкоголиком, бухающим, дабы усыпить свою рвущуюся к Богу суть, желающую расти, как можно выше, в отличие от них — не растущих, но падающих, ведь их так учили, а собственное мнение на Земле считается психическим отклонением.
«Офигеть… Я действительно живу ради них… Ради ни на что не способных рабов, рождающихся и умирающих, чтобы протирать штаны у алтарей церквей с магазинами, и передающих сии знания детям… Я и подобные мне пришли ради них на Землю, чтобы учить… Учить мыслить, учить жить, а они убивали нас, сжигали на кострах, ненавидели и презирали, отрывая слюнявые рты в безумных выкриках, обильно смазанных ненавистью и змеиной желчью…», — Дима оперся о решетчатые прутья, сгибая и разгибая затекшие, испачканные в собственных испражнениях ноги, стараясь не смотреть на мертвого воина-масаи, чье еще недавно прекрасное тело начало портиться, но видимо минотавры должны привезти его для отчетности.
