Иди в ад! - страница 100
Крылья раскрываются, взмахи следуют один за другим, дьявол устремляется прямо к низкому небу, на мгновение исчезает в клубящихся свинцово-серых тучах и появляется вновь на расколотой вершине пирамиды. Сложенные крылья укрывают его, оставляя открытой только голову с рогами ... не то пространство искривилось особым образом, не то дьявол увеличился, как раздувшаяся жаба, но фигура сатаны приобретает размеры и очертания реактивного истребителя, взмывающего с постамента, только вместо обтекателя, прикрывающего решётку радара, шишкастая асимметричная голова. Лязгают клыки, из пасти брызжет чёрная слюна, плещется раздвоенный язык, вытаращенный правый глаз горит огнём, маленький левый слезится тёмной тягучей жидкостью, сверкают кончики рогов и чёрная грива волос вьётся, словно дым от горящей резины.
Грешные демоны остервенело выбираются из дыры и, топча более малых и слабых, устремляются к людям, истошно вопя от лютой ненависти. Им навстречу летят пули, раздаются взрывы гранат, коротко рявкают подствольные гранатомёты. Монстры наступают таким плотным строем, что каждая пуля, каждый осколок находят сразу по нескольку целей. Дергающиеся в агонии тела устилают землю, их топчут другие монстры, падают под пулями, ещё живые, они умирают, раздавленные копытами, лапами и ногами следующей волны наступающих. Чудовищ столько, что не видно земли, дома стали похожи на вершины гор во время всемирного потопа.
- Откуда их столько взялось? – удивлённо произнёс Антон. – В пирамиде столько не было!
- Значит, прут отовсюду! Пирамида не одна! – воскликнул Павел.
Автомат в его руках не умолкает ни на секунду. На пол падает один пустой магазин, второй, третий ... Антон беспрерывно стреляет из надзирательского дробовика, благо что патронов вокруг хватает. Даша тоже палит из помпового ружья прямо в оскаленные морды чудищ, что уже подбираются совсем близко. От бухающих выстрелов «помпушки» закладывает уши, глаза слезятся от порохового дыма, издыхающие монстры воняют сероводородом и тухлым мясом. Но чудищ слишком много! Один за другим умолкают автоматы, грохочут одиночные взрывы – солдаты подрывают себя последней гранатой, убивая напоследок ещё полтора десятка монстров. В пламени взрыва исчезают мерзкие твари, разорванные в клочья, вместо погибшего солдата вспыхивает маленький белый огонёк. Словно солнечный зайчик, огонёк мечется по окровавленной, распоротой взрывами земле, взмывает вверх, превращаясь в пылающее веретено и исчезает, оставляя после себя слабый запах озона.
- Уходят наверх, - с улыбкой ответил Павел на немой вопрос Антона. – Погибая в бою, отдавая жизнь за товарища мы ... ну, как бы очищаемся что ли? ... не знаю, мне трудно объяснить. Мы же все грешники, кто больше, кто меньше, святых-то нет. Жизнь не всегда удаётся, но смерть – возвышает! Только не любая, а такая вот, настоящая. Именно поэтому мы здесь, с вами.
Стрельба в развалинах почти прекратилась, раздаются только одиночные выстрелы и гремят прощальные взрывы гранат. Толпа чудищ, хоть и сильно поредевшая, все же заполонила почти всю местность перед вокзалом и упорно двигалась на сильно поредевшую цепь солдат. Они отстреливались, отбивались прикладами и штыками и погибали. Павел направился к солдатам, стреляя на ходу из автомата по приближающимся чудовищам. Выстрелы обрываются, Павел на мгновение поднимает руку, прощаясь и выстрелы гремят опять.
- Прощай, Паша! – шевелятся губы Антона.
Утроба помпового ружья железно икает, наполнившись последними патронами, сухо лязгает затвор, приготовившись к выстрелу.
- Дашка, отступай к вокзалу, - говорит Антон, делая шаг назад.
- Двери заперты, Антоша, отступать некуда, - отвечает девушка, становясь рядом.
- Ну, блин! – шепчет Антон, - что ж придумать-то?
Опухшая и красная, словно закатное солнце перед дождём, морда дьявола расплывается в улыбке. Правый глаз уменьшается в размере, добродушно желтеет и часто моргает, словно подбадривает милых монстриков. Левый закатился под низкий лоб, носовые отверстия пузырятся от удовольствия, раздвоенный язык позеленел и свисает почти до сложенных на груди рук. Кожаные крылья трепещут и вздрагивают, как у майского жука перед взлётом, волосики стоят дыбом. Антон бросает взгляд на ружье, с горечью качает головой – гладкоствольная пукалка так далеко не достанет. А жаль! Так бы и влепил напоследок заряд картечи в лобешник!
С опаской поглядывая на людей, чудища сбиваются в плотный, как римская фаланга, строй. Раздаётся гнусавая команда на непонятном языке, фаланга приходит в движение. Строй чудовищ колышется в такт шагам, передняя линия ощетинивается клыками, когтями и гибкими щупальцами с крючьями на концах. Фаланга монстров похожа на гигантского морского ежа в минуту ярости. Если, конечно, морские ежи испытывают это чувство ... Антон упирается спиной в прохладный камень стены вокзала, ружье плюется огнём и свинцом, приклад тычется в плечо. Рядом стоит Даша и стреляет не целясь, от бедра. Картечь сечёт строй чудовищ, словно пастуший хлыст траву, оставляя после себя целые просеки. Но пустые места тотчас заполняют другие твари, топча раненых и умирающих и строй восстанавливается. Фаланга приближаются, ружейные выстрелы звучат, как удары погребального колокола, дымящиеся гильзы сыпятся на каменные плиты, тяжкая поступь чудовищ заглушает их печальный звон. Последний раз лязгает затвор, сухо щёлкает боек, над раскалённым стволом дрожит нагретый воздух. Похожее на дикобраза чудище встаёт на задние лапы, словно разъярённый медведь, слышен короткий торжествующий рёв. Тварь бросается на Антона, вытянув когтистые трёхпалые лапы и разинув пасть так, что глаза закатываются под волосатый лоб. Антон пригибается, тычет ружьём в пасть. Ствол пронзает глотку, влажные стенки пищевода сжимают со всех сторон, шипит сгорающее мясо. Чудовище надсадно мычит, не в силах рычать, падает на колени, когти на передних лапах обдирают стену возле головы Антона. Он изо всех сил бьёт по прикладу и ружье полностью проваливается в утробу чудовища. Волосатое, покрытое длинными иглами тело бьётся в агонии у ног человека, когти оставляют на каменных плитах глубокие борозды, глаза вылезают из орбит и остаются висеть на сосудиках. Передний ряд фаланги на мгновение останавливается, поражённый страхом, но задние ряды напирают и чудища вынуждены продолжить движение.
