Чужие души - страница 5
Еще одна галочка замерла на полях еженедельника. Конечно, на саму зарплату грех было жаловаться. Когда Антон предложил ей работу и озвучил оклад, ни в какое сравнение не шедший с ее нищенской пенсией, сумма Елене Евгеньевне тогда показалась заоблачной.
О риске она догадалась сразу. Никакой главврач, будь он хоть семи пядей во лбу, таких денег не стоил. Задонский платил исключительно за риск. И кому теперь жаловаться? Елена Евгеньевна на минуту прикинула в уме, сколько она заработала за это время денег Антону Игоревичу. Количество нулей было внушительным. А что стоит за этими деньгами…
Елена Евгеньевна зябко повела плечами и закрыла еженедельник с черно-белым букетом цветов.
Если бы проект «Решение внутренних проблем посредством искусства» немного доработать: внести яркие сочные краски плюс денежное вливание в раскрутку, то с Елены Евгеньевны Куриленко получился бы модный арт-терапевт, так же быстро, как она стала главврачом частного реабилитационного центра. А потом крутить рекламный ролик с интервью исцеленных, да по всем каналам, до зубного скрежета, — можно заработать немалые деньги. Только мысли главврача в это утро были далеки от любого искусства.
— Газету видела? — Сергей Николаевич подписал рецепт и внимательно посмотрел на Елену Евгеньевну.
— Газету? Что опять не так?
Удивление получилось слишком наигранным. Статью Елена успела прочитать.
— Все не так. И это, как ты говоришь, «не так» лезет наружу, — Крапивин дотянулся до стола и положил прочитанную во время пятиминутки газету. — Я только одного не пойму: ты действительно ничего не боишься?
— Что значит — не боюсь? А чего мне бояться? Документация в полном порядке. В отделении — порядок. Никто не жалуется. Чего, собственно, я должна бояться? Если ты имеешь в виду Кузину, то для начала посмотри на дату ее рождения. Эликсира молодости у нас нет, — Елена невольно процитировала удачное выражение Савицкой. — Продлить жизнь мы не можем.
Последняя фраза из уст главврача реабилитационного центра прозвучала цинично.
— Это точно. Об этом, кстати, и пишут в газете.
— Как состояние Дроздовской? — говорить о статье Елена Евгеньевна упорно не хотела.
Знал бы кто, как не вовремя эта статья! Газеты Людмила привезла вчера вечером и положила в холле на столе. И теперь неважно, сколько их взял персонал, главное — все уже в курсе.
Но здесь она сама виновата. Надо было сразу журналиста, будь он не ладен, вести к себе в кабинет, а не красоваться с ним в коридоре. Что говорить и как говорить, а главное — о чем молчать, она знала, как никто другой. И не появись тогда Людмила в центре, все так бы и было.
Людмилу Савицкую, жену владельца реабилитационного центра и работодателя, Елена Евгеньевна в глубине души презирала, считая безмозглой курицей, удачно заполучившей богатого мужа. Но только в душе. Для всех они были уж если не закадычные подруги, то приятельницы точно.
Изредка Елена жалела Савицкую. Скоро сороковник стукнет, а что та видела в своей золотой клетке? Ни детей, ни работы, ни увлечений, ни семьи. Семья, конечно, официально у Людмилы была, но без общих интересов и любви. Ну, какие общие интересы могут быть со стареющим Иваном? Уж она заметила бы. Разница в двадцать лет — не шутка. Любовника и того толком завести не смогла. Разве Антона Задонского можно назвать любовником? Нет. Одни цифры в голове. Да и разница в возрасте не в пользу Людмилы. Получалось, что, кроме денег, у Людмилы Савицкой ничего и не было. Жаль, что от количества денег, мерила ценностей и собственной значимости, не зависит чисто женское счастье.
Только не будь у Людмилы этого центра, Задонский нашел бы себе другую женщину, и неважно какую, тому главное не женщина, а центр. Истинную цель его отношений Куриленко знала, как никто другой. А Людмила? Не будь этого центра, в ее сторону он даже не посмотрел бы, как не смотрит в сторону персонала. А что такое персонал? Те же люди, только без денег.
Порой Савицкая ее раздражала своей неприспособленностью к жизни и слащавой правильностью. Только откуда взяться этой правильности? Одна видимость. Уж она-то в курсе всей ее «правильности». Разве это скроешь.
Елена Евгеньевна перевела взгляд с газеты, которую положил Крапивин, на свои руки. Мелкая бриллиантовая россыпь, окружавшая небольшой бриллиант, блеснула на свету. Удачно потраченные премиальные немного успокоили главврача.
— Как состояние Дроздовской? — напомнила свой вопрос Елена.
— Смотря что ты имеешь в виду? — Сергей Николаевич задумался. — Если не считать, что она постоянно видит смерть в коридоре, то нормально. Дроздовской нужна психиатрическая помощь. Или родственники этого не понимают? Сиганет у нас со второго этажа и попрощаться не успеем. — Сергей Николаевич суеверно постучал о край деревянного стола. — И что тогда? Я бы на твоем месте договорился о ее переводе в психбольницу.
— Сергей, ты не на моем месте, — быстро прервала подчиненного Елена Евгеньевна.
Умник сыскался. Дроздовская была ее личной головной болью. Как она дала себя уговорить невестке Дроздовской? Надо было сразу выпроводить ту из кабинета, но интеллигентная Юлиана Дроздовская не только рассказала все ужасы проживания с полоумной свекровью, но и, смущаясь содеянного, протянула увесистый конверт. Оплата значительно превышала цену прейскуранта. Пришлось согласиться. Теперь нечего сетовать. Осталось ждать два месяца и молиться, чтобы Дроздовская, не дай бог, не сиганула с балкона.
— Елена Евгеньевна, я, хотя и не на твоем месте, — Сергей Николаевич вернул словесный пас обратно, — но поостерегся бы. Я говорю не о Дроздовской. Хотя балконную дверь надо в ее палате наглухо закрыть. Нечего ей сидеть на балконе. Пусть лучше на улице гуляет.
