Опергруппа в деревне - страница 64
– Да тьфу на тебя, любопытного, – жутко смутилась бабка. – Не сила энто нечистая, а сам боярин. Лекарствие я ему дала обещанное, вот и… стук да стоны! А двери, ясное дело, от таких, как дьяк, запирать надо.
– Ну, тогда домой?
– Не могу я, Никита Иванович… я жениться обещал. Остаюся я.
Яга молча встала и начала убирать посуду. По справедливости, и вправду рассуждать больше было не о чем. Они оба молодые, деревенские, внешне составят достойную пару, а работа в селе всегда найдётся. Я-то ведь сам тоже скоро женюсь, чем он хуже… Да и Маняша хорошая девушка. Наша, милицейская.
– Никита Иваныч! Бабуля! – Митька широко улыбнулся. – Да будет вам, шуток, что ль, не понимаете… Повременить мы договорилися, чувства проверить, гороскоп брачный составить!
– Я те щас пошучу, – раздельно процедила бабка, берясь за помело.
Глядя на их радостную беготню по всей горнице, я привалился спиной к тёплой печке и благодушно пожелал сам себе «спокойной ночи»…
P.S. Сюрпризы нас ждали в родном отделении. Вот хоть не уезжай, ей-богу. И, главное, от кого! От надёжи-государя, царя-батюшки, чтоб его, всеми любимого…
Гроб качается хрустальный…
Одной из характерных черт творчества Андрея Белянина является интертекстуальность, что, впрочем, симптоматично для времен постмодернизма. Обращаясь к чужому тексту, писатель расширяет границы своего собственного, расставляет для читателя определенные маяки-ориентиры, подсказывая ему, как именно следует понимать произведение. Для астраханского фантаста неизменным кладезем реминисценций является фольклорно-сказочная стихия. Оно и неудивительно, потому как большая часть созданного писателем относится к сказочному жанру. Взять хотя бы его знаменитую трилогию «Меч Без Имени», а также «Джека Сумасшедшего короля», обыгрывающих сюжеты западноевропейских сказок. Или «Багдадского вора» с «Посрамителем шайтана», опирающихся на мир «Тысячи и одной ночи». Ну и конечно же самый популярный среди читательской аудитории цикл «Тайный сыск царя Гороха», уходящий корнями в национальный русский фольклор.
Очередное произведение из серии книг о приключениях молодого москвича Никиты Ивашова, нежданно-негаданно оказавшегося во главе всей милиции царства славного Гороха, обыгрывает известный сказочный сюжет о спящей красавице. Можно сделать ехидное замечание, что мотивчик-де не совсем русский, что тут «немецким духом пахнет». Но отчего же сразу поминать о Белоснежке и семи гномах, вдохновивших гений Пушкина на создание «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях»? А как же «Спящая красавица» француза Перро? Или англосаксонские предания о спящем в полом холме воинстве короля Артура. А наша родная былина о Святогоре-богатыре? Нет, тут мы имеем дело с общим для сказок многих народов мира сюжетом. Но для романа Белянина отправной точкой послужил, несомненно, знакомый всем нам с детства пушкинский текст.
Пусть Пушкин – это наше все, однако ж литературных комплиментов из него в книгах астраханского фантаста не так много. Видимо, оттого, что в наследии «солнца русской поэзии» встречается не так много юмора. Тонкая ирония, едкий сарказм – да, а вот безудержного веселья, чтоб челюсти ломило от смеха, – тут увольте. Не случайно Белянин везде и всюду подчеркивает, что его учителями в литературе были и есть Гоголь с Булгаковым (хотя и у них, если по гамбургскому счету, скорее смех сквозь слезы, чем пустое зубоскальство). И все же Пушкин в русской культуре и макрокосме каждого из нас занимает особое место. Обычно знакомство с изящной литературой для нас начинается именно с него. «Что за прелесть эти сказки, и каждая из них поэма». И рано или поздно пушкинское начало пробивается, прорастает в творчестве того или иного русского писателя. Как видно, «созрел» и Андрей Белянин.
Если внимательно присмотреться к его повести-сказке, то обнаружишь, что перед тобой не что иное, как вариации на тему хрестоматийного зачина к «Руслану и Людмиле». В книге оживают практически все персонажи, упомянутые великим поэтом. Тут тебе и «ступа с Бабою Ягой», и кот ученый, и русалки, и Кощей Бессмертный, и доблестный витязь, и томящаяся в заточении царевна, и «тридцать витязей прекрасных» (ну, пусть их в сотне Еремеева и побольше будет). В общем, «там лес и дол видений полны». И как всегда в книгах о тайном сыске царя Гороха, «там русский дух, там Русью пахнет». Но как раз не былинно-сказочной, а более осязаемой, конкретной. То ли пушкинского периода, то ли нашего собственного, «постперестроечного-раннекапиталистического».
Сказочная реальность в белянинском цикле постепенно трансформируется. Не только она воздействует на главного героя, но и сам Никита Ивашов во многом способствует изменению окружающих его реалий. Это объективный закон, и никуда от него не деться. Еще Марк Твен блестяще проиллюстрировал его в «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Столица Гороховой державы, Лукошкино, мало-помалу превращается в современный нам окраинный губернский городок. Что ж тут удивляться, если деревенька Подберезовка, куда решила вырваться на лето опергруппа, является слепком сотен и тысяч российских деревень с их извечными проблемами. Нет, не в дорогах дело и даже не в дураках. Догадались? Ну конечно же. Она, aqua vita. Нет меры хмелю русскому.
Надо отдать должное такту Белянина, пьянство в его книге отнюдь не дикое и беспробудное, а именно веселое. «Ибо веселие есть Руси пити», – как говаривал когда-то Владимир Красное Солнышко. Да, в Подберезовке спиртное льется рекой. И не просто «меда стоялые», более приличествующие времени и месту, а именно знакомый всем мутный и валящий с ног сорокаградусный самогон (вот оно, волшебное изменение реальности, а ведь Менделеев-то еще не родился). От него на такие подвиги тянет, такое может привидеться, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Пристроить замуж вдовую матушку Митьки Лобова за дьяка Филимона Груздева – это деяние, достойное стать вровень с двенадцатью подвигами Геракла. Особенно ежели на трезвый глаз присмотреться к Марфе Петровне. Такая точно и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. А попутно в бараний рог сомнет все мужское население деревни. Образ истинно русский, былинный, берущий начало еще в сказаниях о Василии Буслаеве и Добрыне. Подобные типажи рождаются только в наших селеньях. И они не редкость. Стоит лишь посмотреть на кузнецову дочурку Маньку, лихо науськивающую свою коровенку на главу всей лукошкинской милиции, как становится понятным, что старому поколению растет достойная смена. Держись, Митька! От такой не спрячешься даже в холме со спящей красавицей. С тобой на дело пойдет.
